|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
УРОК АРАБСКОГО
═
Осенней ночью, при ярком свете полной луны, мечеть, расположенная прямо напротив окна моего нового жилья, одним своим присутствием вызывала ощущение юга, рахат-лукума, инжира и прочих экзотических атрибутов. Между тем -- как обычно в Москве √ ночи в это время осени были уже холодные, и при ясной погоде, под утро, земля уже приобретала каменную твердость, а лужи покрывались тоненьким скрипучим слоем льда.
Купол невысокого минарета, возвышавшегося над четырехскатной крышей, был увенчан маленьким полумесяцем, а в стене минарета виднелась дверца, через которую должен выходить на площадку муэдзин, романтичную картину в духе Байрона нарушал только серебристый алюминиевый колокол динамика, нелепо торчавший тут же.
Рядом с окном трепетала побуревшими листьями яблоня, согнувшаяся под тяжестью урожайного года. Увесистые крупные яблоки, как выяснилось поздней, оказались совершенно дикими и несъедобными. Мечеть стояла посередине двора окруженного четырьмя жилыми домами. Карусель и железная крыша восьмиугольной беседки во дворе поблескивали от ночной росы.
При дневном свете, когда утром я вышел для того чтоб прогуляться на новом месте, оказалось, что мечеть совсем новехонькая. Под ярким и нежным осенним солнцем светло-желтые стены сияли свежей чистотой, цоколь блестел гладко отполированным мрамором, более того, опалубка была аккуратно засыпана приятного цвета, без единой пылинки, гравием. На видном месте висела прибитая к стене мраморная доска, где на русском и арабском языках было написано, что волею Аллаха всемилостивого и всемогущего, эта историческая мечеть восстановлена каким-то арабским шейхом, и указаны две даты 1993, по христианскому летоисчислению и соответствующий год по магометанскому. Словоохотливый местный житель, присматривавший за внучкой, рассказал мне, что в советские годы в здании мечети располагался военкомат, а вообще эта мечеть была построена в честь победы над французом. Гуляя по двору, я представлял себе, как еще совсем недавно суровые майоры переделывали здесь в солдат поток немного робких, хмельных после вчерашнего, призывников.
═
Осень того памятного года была на удивление прозрачной и ясной, несколько раз, на совсем уж было прибитую холодом землю, возвращалось лето в той его последней трогательной простоте, которая уже не предполагает волнения жизни и связанного с нею труда, а лишь дает возможность насладиться ею и отдохнуть в покое и тишине. В эти дни происходила вторая оборона Белого дома. В безгранично высоком, синем небе, беззвучные (как настоящие стрекозы) на большой высоте, ползли ельцинские вертолеты, это были тяжелые десантные машины, но с низу эту тяжесть можно было ощутить лишь по характеру их приглушенного рокота, крупной дробью падавшего вниз. Они появлялись тройками и в разнообразных направлениях бороздили небо над Москвой; ось, в которой сходились их пути, начиналась от башенки на крыше белого дома и заканчивалась в воздухе в очень высокой точке. По городу ползли мрачные слухи, вызывавшие у горожан, не сочувствовавших по настоящему ни тем ни другим, смешанное чувство любопытства и раздражения.
═
Груз прожитого, груз мучительных и лишних связей, когда становится невыносим сам соскальзывает прочь, как отяжелевшая капля. В эти дни я жил, как человек порвавший с прошлым.
Хозяйский телефон (свою комнату-пенал я негласно снимал у дворника) не звенел, а тарахтел негромким, но требовательным хрипом -- меня не приглашали, а сам я никому звонить не собирался. Дела, обеспечивавшие мне мои минимальные потребности в деньгах, я обычно заканчивал в первой половине дня. Вернувшись домой, я, с чувством исполненного долга, ложился на пружинный матрас и, подложив руки под голову, подолгу глядел в потолок. Мне хватало на комнату, на пищу, на одежду, на дорогие сигареты (плохих я не курил) при этом я чувствовал себя вполне оформившимся бездельником, и был им в действительности.
Книг, за неимением их у соседа, я не читал -- свою библиотеку, занимавшую без малого десять чемоданов, мне пришлось оставить в прошлой жизни, иначе мне не удалось бы исчезнуть и лечь на дно, так, как мне этого хотелось. Длинными осенними вечерами мне оставалось только предаваться горьким раздумьям. Что я и делал, выкуривая сигарету за сигаретой и глядя в черное, без занавески, оконное стекло с отражавшейся в нем голой лампочкой. Обедал я в пельменных или в забегаловках, попадавшихся на пути, и дома, для того чтоб лишний раз не выходить на кухню, старался не готовить. Свое одиночество, в котором в то время я нашел спасение от внутреннего разлада и усталости, я лелеял с решительным упорством. Жар обиды, оставившей в душе горячий след, подстрекал меня в муке одиночества искать спасения от муки уязвленного самолюбия и уязвленной гордости. Один-два раза в месяц я на короткое время подменял хозяина квартиры на участке, благодаря чему моя квартплата была чисто символической.
═
Несколько раз в день и один раз поздно вечером из колокола на минарете раздавался призыв к намазу, после чего, в течении нескольких минут двор оглашался словами молитвы повторяемой нараспев. Сперва я хотел увидеть муэдзина, я думал, что динамик это просто временная мера, и что в конце концов он вылезет на балкончик собственной персоной, как в детском фильме про Синдбада Морехода, но после того как в течении нескольких недель он не вылез ни разу, я понял, что дверца и балкончик декоративные и он не вылезет никогда.
По пятницам, кроме молитв и песен, динамик начинал проповедовать попеременно на арабском, русском и татарском языке, в особенно важных или патетических местах он вскрикивал или же переходил на задушевное бормотание. Из-за плохого произношения и плохой дикции проповедника тяжело было разобрать, о чем шла речь. По пятницам во дворе становилось очень оживленно: на огромных джипах и мереседесах съезжались поросшие щетиной чеченцы, от метро озабоченными вереницами тянулись помахивавшие четками азиаты и арабы. Их жены, с головами замотанными в шелковые платки, семенили сзади. В кулинарии на углу, сдвинув столы, обедали компании. С каждой неделей постепенно уходило тепло.
═
Глядя в окно или проходя через двор, я часто видел во дворе мечети муллу, это был крупный мужчина татарин лет сорока, окладистая черная борода, которую он не стриг, мягко ложилась на его широкую, жирную грудь. Толстые ноги в щегольских сапожках явно ручной работы, уверенно упирались в землю. Выражение его лица было приятным и спокойным. Когда ударили морозы, он появился в солидном черном пальто и в каракулевой папахе. В один из дней, когда я подменял своего хозяина на участке, прошел небольшой снегопад, и я чистил снег в переулке.
-- Бог помощь. -- Услышал я сзади. Посторонившись с лопатой, я оглянулся. Это был мулла, он улыбнулся, кивнув мне головой в каракуле, и пошел дальше, шаг за шагом мягко сминая тонкий слой свежевыпавшего снега.
-- Спасибо. -- Пробурчал я ему вслед. После этого мы стали здороваться при встрече.
Однажды утром я, стал свидетелем семейной сцены. Мой знакомый шел по переулку, рядом с ним шла, вернее, бегала вокруг него, худенькая бледная женщина невысокого роста. Он шел своим обычным шагом, медленно и веско переставляя ноги, а она, суетясь, громко и визгливо кричала что-то на татарском языке, время от времени останавливаясь, он огрызался в полголоса.
По часам, утро было уже близко, но по безлюдью и по спящим темным окнам, была самая, что ни на есть глухая ночь. Начинало вьюжить. Татары, увлеченные ссорой, не замечали меня. Не успел я еще как следует удивиться энтузиазму и запальчивой злобе татарки (она кидалась на муллу, как настоящая злобная собачонка) как вдруг заметил, что она разозлясь еще пуще начала пинать его по ногам, и судя по тому как болезненно склонилась его голова, пинала она не в шутку. При этом она продолжала визгливо выкрикивать какие-то свои обвинения и угрозы.
═
В специальном ларьке рядом с мечетью продавалось мясо для верных мусульман, ярко-красные куски свежеразрубленной баранины висели на крючках и лежали на столе перед ларьком, от ларька постоянно отходили серьезные мужчины с тяжело распухшими пакетами. Разделкой мяса занимался почтенный старик-горец. Его наряд, по сравнению с неисправимо пошлой одеждой горожан, казался очень живописным; как и мулла, он всегда носил папаху, длинная борода, спускавшаяся ему на грудь была уже полностью седой, верхнюю часть его одежды составлял длинный кафтан домашнего пошива, который он подпоясывал кушаком, обувался он только в сапоги, поверх которых всегда носил калоши. Вечерами, если выдавалась хорошая погода, я часто видел его степенно прохаживавшимся по нашему кварталу.
═
По утрам, задолго до позднего зимнего рассвета, проходя мимо мечети, я видел в окнах нескольких арабов замерших в молитвенной позе, внутренность мечети бывала ярко освещена. Хрустальные подвески большой тяжелой люстры переливались цветами радуги. Ученые арабы одно время пытались было ходить по квартирам нашего двора и проповедовать Ислам, в халатах и с чалмами на головах они ходили по квартирам и, извинившись за беспокойство, объясняли горожанам, что жизнь коротка и надо каяться в грехах, в отношении моего хозяина (как многие дворники он был татарин) они проявили особенную настойчивость, так что даже тот, заглянув в глазок, просил меня открыть и сказать что никого нет дома, надо думать, что и другим татарам, жившим в нашем дворе уделено было не меньшее внимание. Все негры и арабы, ходившие в мечеть очень любили разные ароматы, они постоянно носили их с собой, и часто можно было увидеть, как они, обмениваясь склянками, дают их понюхать друг другу, мажут ими шею или мочку уха.
Преимущественным языком, на котором общались посетители мечети, был русский, и все ученые арабы не плохо говорили по-русски. Среди верных мусульман находились охотники до их поучений и одно время в окрестностях мечети часто можно было увидеть, как несколько азиатов, обычно две-три супружеских пары, обступив араба, слушают его, склонив головы с выражением внимания и покорности. Одно время, когда в Москве тяжело было купить полиэтиленовый пакет без полуголой бабы, мусульман часто можно было видеть с этими пакетами вывернутыми наизнанку.
-- Вы не должны видеть всего вот этого, что творится вокруг, говорил араб, тихим движением руки указывая на вывернутые пакеты, вы должны создавать семьи и жить в чистоте.
═
Спустя несколько месяцев после начала большой войны в Чечне, в нашем квартале стал появляться одноногий. На вид ему было около сорока лет, это был крепкий, плечистый мужчина роста чуть ниже среднего, на костылях он передвигался сноровисто и быстро из под коротких рукавов его рубашки было видно, как напрягаются при этом его мускулы.
Начиналось московское лето с короткими и душными ночами, долгими сумерками и длинными пыльными, жаркими и задымленными днями. На одноногого, помимо этой его особой приметы, я обратил внимание, потому что он был усердный посетитель нашей дворовой мечети. Лицом, скорее загорелым чем смуглым, он мало был похож на азиата или на кавказца, и только пухловатые губы; крупный, округлых форм, нос и карие глаза выдавали в нем южанина, скорее всего турка славянских кровей. Его большая голова, посаженная на короткую шею, возвышалась над сутуловатой спиной и плечами вздернутыми на костылях, как шевелящийся живой бугор, свои длинные седые волосы он зачесывал назад. Около полугода, пошаркивая ногой обутой в кроссовок, он проходил под моим окном и скрывался в дверях мечети, полупустая штанина его спортивных штанов была аккуратно подвязана.
═
Не трудно было догадаться для чего он каждый день ходит в мечеть, и все же, увидев его однажды собирающим милостыню, я был удивлен. Весь его вид: выражение лица, жесты которые он позволял себе, никак не вязались с обычным образом нищего калеки. Собрав с посетителей мечети обычную дань, одноногий не торопясь, отправлялся к метро и исчезал в городском подземелье, чтоб вынырнуть из него на следующий день. Я часто встречал его по дороге домой или из дому, и однажды я увидел его стоящим между трех чеченцев. Вид чеченцев выражал заинтересованное внимание, а одноногий, снисходя к любопытству слушателей, наверное, уже в двухсотый раз повторял одну и туже историю из своей жизни, как раз когда я поравнялся с ними, он, изображая полет мины, занес вверх свою правую руку и, издавая визжащий вой, как бы со скользкой горки, быстро повел ее вниз. -- Буфф! -- Важно заключил он и, улыбнувшись чеченцам, развел руками.
═
Летом я нашел себе работу в районе Ильинки. Утром, около девяти часов, проходя мимо президентского пресс-центра, я был удивлен собравшейся у его дверей толпой. Толпа состоявшая приблизительно из полтораста человек, сдержанно гудела, на тротуаре ей места не хватало и она выползла на проезжую часть пустынной в это время Ильинки. Обремененные фотоаппаратами, видеокамерами и операторскими сумками, -- журналисты, переминаясь под их тяжестью, что-то оживленно обсуждали, даже с другой стороны улицы было видно, что интонации их разговоров были доверительными и строго конфиденциальными. Ровно в девять открылись двери подъезда, и во мгновение ока толпу всосало вовнутрь.
Спустя два часа новость дня успела облететь всю Москву -- ночью, ракетой выпущенной с истребителя, был убит Дудаев. По официальной версии его засекли по сигналу от радиотелефона, остальное было делом техники.
Через два дня наш двор огласился необычайно громкими криками муэдзина, раздававшимися из колокола на минарете. Было еще довольно раннее утро, и я сразу выглянул в окно -- во дворе было черно от толпы, сгрудившейся вокруг мечети. С трудом продрав глаза, я смотрел на этот религиозный митинг и первые несколько минут не мог сообразить, ради чего все эти люди сбежались сюда в такую по московским интеллигентным понятиям рань. Молящиеся заполнили собой практически все пространство двора, они стояли, повернувшись к Мекке,и я не видел их лиц, но единодушие, казалось, было изображено у них на спинах. В конце концов, проснувшись и связав в уме события последних двух дней, я понял, что это поминки по Дудаеву. Муэдзин продолжал напевно выкрикивать положенные в этих случаях слова, и толпа отвечала ему безмолвным эхом, казалось, что эти люди пришли сюда не для того чтоб помолиться, а для того чтоб выразить кому-то свою ненависть.
═
С жизнью мечети неразрывно были связаны среднеазиатские нищие, приезжавшие в Москву, специально для того, чтоб собирать милостыню под мечетью в нашем дворе. Это были настоящие деревенские оборванцы, и они действовали целыми семьями: отец, в неимоверно засаленной тюбетейке, рваном и грязном халате и рваной обуви, во главе; мать, с двумя-тремя свояченицами или золовками, в качестве штаба, дети -- рядовые, непосредственно занимались выклянчиванием денег у проходящих к мечети мусульман.
Сторож пытался отгонять их, но толку от этого было мало, узбеки были навязчивы как мухи, им было нужно все: хлеб, деньги, сырое мясо, которое продавалось в ларьке при мечети, одежда, обувь. В один из дней, насытившись подаянием, семья исчезала, но не проходило и недели, как на ее месте появлялась точно такая же, но только голодная, можно было подумать, что на поборы вокруг нашей московской мечети установлена строгая очередь.
═
Однажды вечером я шел домой с работы. В центре в это время прохожих остается мало, поэтому я сразу заметил пятерых мусульман вышедших из переулка, они шли мне навстречу. То, что это были мусульмане, я понял еще из далека, потому что двое из них были одеты в арабские костюмы -- широкие штаны, халаты и платки, как у Ясера Арафата, схваченные на голове обручем. Шагая по Новокузнецкой все они решительно размахивали четками. Я давно уже привык к арабским костюмам, и они не произвели бы на меня никакого впечатления, если бы в них были одеты арабы, но люди шедшие мне навстречу были типичными чеченцами. На чеченцах арабские наряды смотрелись, как на корове седло и получалось что-то наподобие наших ряженых казаков в лампасах. Поравнявшись со мной компания остановилась, вперед выступил чернобородый осанистый чеченец лет тридцати, правой рукой он быстро перебирал зеленые четки.
-- Можно с вами поговорить? -- Обратился он ко мне.
-- О чем? -- Спросил я.
-- К нам приехали два человека, они учились в Саудовской Аравии, и они хотели бы поговорить с вами. Я понял, что разговор будет религиозный.
-- Ну давайте.
-- Вы верите в Бога? -- Обратился ко мне "араб", что был повыше. Я верил в Бога.
-- Очень хорошо. -- "Араб", казалось, был немного озадачен, до меня, наверное, им попадались только атеисты. -- Ну а скажите, как вы думаете, все равно как верить в Бога или между верами есть разница. -- Я думаю, что верить в Бога надо так, как это угодно самому Богу. -- Уклончиво ответил я, после чего мусульмане переглянулись, и "араб", который был пониже сказал мне.
-- Очень хорошо, если вы хотите правильно верить в Бога, то вы должны стать мусульманином.
При желании, тем более в сумерках, меня можно принять за татарина, в этом отношении моя родословная покрыта мраком, из-за этого, наверное, они и стали так доверительно со мной беседовать. Я сказал, что готов хоть завтра стать мусульманином, только пусть они мне докажут, что Магомет такой же пророк, как и все древние пророки жившие до него.
Чернобородый, который обратился ко мне первым, начал мне рассказывать, что многое из того, что было написано в Коране теперь подтверждено достижениями науки, все это я уже слышал от разного толка протестантов, таким же образом подходивших ко мне на улицах.
-- Вы меня не поняли, наука здесь ни при чем, чтоб правильно сказать, что-то в области науки достаточно быть математиком или физиком, а пророком для этого быть не надо. -- Два "араба" укоризненно посмотрели на бородатого и с тех пор он молчал.
-- Ну а какое доказательство показалось бы вам достаточным? -- Спросил меня высокий "араб". Я еще раз удивился и сказал, что ему, как образованному человеку, это должно быть видней.
-- Меня интересуют сверхъестественные чудеса или свидетельства, других пророков, о Магомете. -- Пояснил я.
-- Египтяне видели чудеса Мусы, однако они не стали от этого верующими.-- Улыбнувшись, "араб" со вздохом покачал головой.
-- Меня интересуют не сами по себе чудеса, а только доказательства от Бога, что человек -- пророк, это должны быть настоящие чудеса, воскрешение мертвых, например. -- "Араб" задумался, наверное, он знал, что некоторые пророки воскрешали мертвых.
-- Свидетельство пророков все-таки важней, ведь не все святые творили чудеса.
-- Не все, -- согласился я, -- но кто свидетельствовал о Магомете?
-- Пророк Моисей, он говорил, что Бог воздвигнет из вас такого же пророка, как я, его слушайтесь. -- Настала моя очередь улыбаться.
-- Это он говорил об Иисусе Христе. -- Но ведь Иисуса Христа народ предал, а за Моисеем народ пошел, и за Магометом потом народ пошел и до сих пор идет. -- "Араб" развел руками и слегка улыбнувшись, пригнулся, Я, тоже пригнувшись, слегка развел руками.
-- Если вы читали Исход, вы должны помнить, что только за время путешествия по пустыне евреи неоднократно предавали Моисея, роптали на него и даже бунтовали, например, когда Моисей говорил с Богом на горе Сион они отлили себе тельца и поклонялись ему, если бы Бог не держал их в страхе, они убили бы Моисея не перейдя Красного моря. Магомет на Моисея вовсе не похож, подумайте об этом. -- Еще раз поклонившись, я попрощался с ними, они не стали меня больше задерживать, наверное они плохо учились в медресе.
Отойдя шагов на десять, я зачем-то оглянулся, чернобородый, который в этот момент смотрел на меня, взмахнул своими четками и сказал.
-- Главное дело, мы тебя призвали, а дальше ты уж сам, как знаешь.
-- Ну да, спасибо. -- Сказал я и пошел домой.
═
Приятель назначил мне важную для нас обоих встречу, я знал, что если я опоздаю, он будет нервничать, но почему-то засиделся до последнего и вышел из дому в обрез, на пол дороги к метро, ударив по карману, я понял, что проездной остался в другой куртке, вернувшись, я схватил его и быстрым шагом пошел, почти побежал к метро. Был по-летнему жаркий день, после первого сентябрьского похолодания началось бабье лето.
-- Скажите, пожалуйста, как дойти до казанского вокзала? -- Услышал я за спиной. Оглянувшись, я увидел, молодого казаха лет тридцати, или чуть меньше. Он стоял прямо на проезжей части переулка и глупо улыбался, руки он держал опущенными, немного впереди туловища, так, как это делает человек внезапно оказавшийся в полной темноте. Какие-то бурые штаны, грязная рубашка и потертый пиджак составляли его невыразительный наряд. Яркое солнце било ему прямо в глаза, но было заметно, что это его совсем не беспокоит. Узкие разрезы его глаз, казалось, были прищурены в улыбке и закрыты.
-- Здесь недалеко, -- бросил я на бегу, -- вдоль трамвайной линии, потом по переулку налево и там спросите, где метро вам будет нужна станция Комсомольская -- Я хотел уже было бежать дальше, как вдруг понял, что мужчина не видит меня, но зато слышит, специфическим незрячим слухом. Он повернулся ко мне и сделал шаг в мою сторону. Вздохнув, я представил своего приятеля, нервно похаживающего в подземном коридоре метро, нашем месте встречи.
-- Ну ладно, пойдемте, лучше я вас провожу. -- Услышав приглашение, слепой сразу же схватился за мой рукав, не смотря на улыбчивый и внешне спокойный вид чувствовалось, что, оставшись один на один с незнакомым огромным городом он был напуган.
-- Вы наверное куда-то торопились? -- спросил он, догадавшись по интонации моего голоса, что необходимо как-то извиниться.
-- Немного тороплюсь, -- ответил я, -- но много времени у меня это не займет. -- Три вокзала были мне почти, что по дороге, -- потерпит минут двадцать, -- подумал я о приятеле. Как только мы двинулись в путь, я стал рассматривать своего неожиданного попутчика. Зрячего человека не очень-то рассмотришь, обычно сразу же, взглядом или даже словом, он даст понять, что не надо этого делать, а слепой в этом отношении полностью открыт, слепые от рождения люди наверное даже не знают, что это значит -- смотреть в лицо. Черты его лица хранили обычную для слепых спокойную, сосредоточенную задумчивость и весь короткий путь до метро мы прошли молча, он только молча улыбался чему-то. Под этой трепещущей почти незаметной улыбкой, казалось, скрывался какой-то клубок цепляющихся друг за друга скачущих мыслей слепого, в одинаковой степени способных, как вылиться наружу так и навсегда, выяснив между собой свои внутренние отношения, затихнуть на дне его души. Когда мы дошли до метро, слепой, услышав звуки шагов и людской говор, засмеялся.
-- Вы знаете зачем я приехал в Москву? -- Спросил он немного переведя дух.
-- Откуда же мне знать? -- Мне сказали, что здесь в мечети есть человек который обучает слепых чтению на арабском языке. И вот я собрался, знакомый моего родственника работает проводником, и я поехал в Москву из Казахстана. Я работаю учителем, заочно закончил университет и всю жизнь я прожил в селе под Теректы, вы слышали когда-нибудь про Теректы? Приехал в Москву рано утром, спрашиваю на вокзале. -- Где здесь мечеть? Где мечеть? -- Никто ничего не знает, так я ходил и спрашивал часа два, потом остановился где-то кажется возле кассы, стою и ору, ну не очень громко, так в полголоса, тут он снова тихо засмеялся: "Помогите дойти до мечети!" -- в конце концов, подходит ко мне человек. -- Ну чего орешь землячок? -- Я рассказываю ему, так и так, приехал в Москву учиться, не знаю где мечеть. Он покряхтел, подумал и говорит, ну ладно поехали, довез меня на машине до мечети. Зашел я, спрашиваю. -- Где здесь у вас человек, который слепых учит читать по-арабски? -- Они мне отвечают. Был такой, но сейчас его уже здесь нет. Так я опоздал месяца на два. Потом мне один из мечети сказал, что он долго здесь учил год или пол года, но в конце концов из-за чего-то не ужился и уехал. Тут мы дошли до турникета, я хотел дать слепому жетон, но он отказался.
-- Я попрошусь, -- сказал он, -- меня и так пропустят. Под землею, пока мы ехали в метро, он сидел на лавке прямо, положив руки на колени. Казалось, в своей незрячей памяти, он вспоминал степной ветер, который дул там у него под Теректы. Он был в Москве, -- часто думал я потом, -- но не видел Москвы, она осталась в его памяти, лишь, как наполненный звуками безвидный каменный мешок. Когда мы доехали до Комсомольской, я подвел его к турникету, за которым был переход к Казанскому вокзалу и сказал, что здесь с ним попрощаюсь. Повернув ко мне лицо, он еще раз хихикнул над этим смешным случаем, известным нам обоим, поблагодарил меня и исчез в густой толпе.
═
═
═
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
Мне кажется не самая удачная фраза автора.
|
|
|
