|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
(О чем клокочет "Темная вода" )
Мы живем в своеобразном мире. Вокруг наших ушей постоянно язвятся голоса, которые сопровождает ослепительное мелькание разноцветных лампочек. Навязчивые картинки, впиваясь в усталое сознание с новой и новой силой, впихивают в разгоряченные мозги мысли о необходимости приобрести, потребить, жить по кем-то задуманному сценарию. Мы уже не сопротивляемся этому абсурду. Взирая на экраны телевизоров, покупаем странные зубные пасты, слепо полагая, что зубы станут крепче, шампуни - не обращая внимания на то, что залысины продолжают нарастать, а от "мыльных опер", "боевиков", различного рода "ужастиков" и прочей ширпотребности остается противное ощущение, характеристикой которого является отсутствие новых и свежих мыслей и глубоких эстетических переживаний. От сюжетных же построений в памяти, кроме похожих друг на друга схем, ничего не остается. Чувство душевной неудовлетворенности бросает в жар все новых и новых поисков прекрасного и разумного. Но взгляд устает от однообразных телевизионных изображений. От этого занудства, перерастающего в едкую горечь, попадаешь в состояние прострации, краски блекнут и исчезают совсем, черно-белая реальность осознается гнусным обманом, наползающей опустошенностью. Все это - часть американо-европейского мира, вторгнувшегося в отечественную культуру и поразившего общество вирусом потребительства, душераздирающего чванства и лицемерия. Появление такого монстра на нашем горизонте ознаменовалось и еще одним неприятным моментом. Впитывая этот тлетворный дух, некоторые люди и даже целые кланы людей, зарабатывая себе на жизнь, занялись культивированием этой душевной болезни.
Не стоит думать, что проблем насилия над психикой не было раньше. Существовали заказы со стороны Коммунистической партии, и они выполнялись специально созданными структурами. Надо отдать им должное: среди чиновников этих подразделений были не просто мародеры, как об этом модно стало говорить, но работники, не лишенные профессионализма, имеющие соответствующее образование и прошедшие нелегкий государственно-партийный отбор. Их, конечно, есть за что упрекать - в частности, за идеологический террор, но это было не единственным аспектом их функционирования. Под пресс социалистической политики попадали не только идеологически неугодные писатели, но и просто рифмоплеты, не обладающие способностью к творчеству, или же писаки , у которых способности выделять из однотонного фона " социалистической" обыденности существующие жизненные проблемы и размышлять об "их перспективах и особенностях" напрочь отсутствовали. Безжалостный карающий меч цензуры зачастую обрушивался своей мощью на беспардонных маральщиков бумаги, лишенных чувства прекрасного. Точно так же, как и диссиденты, эти бумаготворцы не допускались к читателю. К счастью или к несчастью, такой политики и таких структур уже не стало. Но должна была появиться другая система, которая, в лучшем случае, частично подменила идеологически изжившую. И она появилась. Старый древний институт критики вновь начал поднимать голову. Но, как показывает опыт, он не стал наследником давних традиций. На смену образованным, эстетически и этически развитым людям пришли дилетанты и душевные торгаши. Принципы родства, денег и общаковской дружбы заняли более важное место в процессе критики, оттеснив моральность, ответственность и духовность на задний план. Разрывая традиции и наряжая американизм в рваные оболочки от стереотипов нашего литературного прошлого, деятели рекламно-критического движения зарабатывают себе деньги и звания. Конечно, это вполне отвечает духу нашего времени, когда на различного рода презентациях ненатуральному пиву присуждаются медали, институты ради престижности превращаются в университеты, премии получают в основном те, кто ближе к власти, а звания профессоров и академиков присваиваются далеко не всем тем, кто заслужил их своим трудом. Но стоит ли культивировать этот дух? Речь идет о социальной язве, которая, в некотором смысле, еще похуже советских надзирательных органов, поскольку явной управы на нее нет, а сферы распространения оказываются в наш информационный век практически безграничны.
Эта отрава льется в человеческие души сквозь экраны телевизоров и компьютерные дисплеи, размножается и распространяется голосами радиопередач, просачивается в сознание со страниц книг и брошюр, въедается в мысли черными строчками газетных статей, преследует современного человека шаг за шагом на его жизненном пути. Художественная литература не избежала этой участи, и предприимчивые критики бросились возделывать непаханную ниву массово распространяемых рассказов, романов и повестей, нередко превосходя расхваливаемых авторов своей талантливостью и художественным мастерством. Не избежал этой участи и Юрий Мамлеев. Но речь собственно не о нем. Подобная литература, сродни макулатуре, из которой целесообразнее сделать туалетную бумагу, нежели хранить для потомков. По крайней мере, я не встретил ни одного человека, который, прочитав труды сего писателя, остался под сильным впечатлением пережитого и осмысленного и захотел бы поделиться радостью эстетического и интеллектуального наслаждения с другими. Скорее наоборот, для начитанных, образованных и эстетически развитых людей эти корявые и вульгарные иллюстрации вызвали к себе отвращение. Зато критическую хвалебную статью, написанную Александром Дугиным, читали с восторгом и упоением, обращая внимание на красоту слога и талантливость стиля и удивляясь усилиям, потраченным на ненужное для читателей утверждение и увековечивание странной и жалкой фигуры Мамлеева. Возникает вопрос: а стоило ли это делать?... В моих руках замечательно изданная книга. Крепкая обложка, прошитые страницы, хорошо и красиво отпечатанный текст. Эта книга - сборник рассказов Ю.В. Мамлеева "Черное зеркало". В небольшой аннотации - краткое повествование о том, как бедный и несчастный автор был непонят Советской властью, как его бесценные труды складывались в ящик стола и как он был предан забвению. В дополнение к вышесказанному можно приложить еще и бравые слова о творчестве писателя, в котором некто, написавший сей комментарий, усматривает сходство с произведениями Достоевского и Гоголя. Этими рассуждениями краткая и никем не подписанная аннотация ограничивается. Речь не о том, что собой представляет сборник "Черное зеркало" на самом деле.
Прежде, чем сказать несколько скромных слов об этом грандиозном литературном труде, хотелось бы немного прокомментировать рекламно- поощрительные слова. Как известно, далеко не все, кто подвергался притеснениям, понуканиям и гонениям в советские годы были замечательными людьми. Среди них были разные и по взглядам, и по образованности, и по уровню культуры. Да и сам факт, что Мамлеевские рукописи в свое время не увидели свет, вполне мог быть обусловлен безвкусицей и бездарностью автора. Но читатель об этом мало задумывается, ему на протяжении многих веков вбивали в голову, что страдающий - если не святой, то почти герой. Только вот о специфике страдания рассуждали немного, да и говорилось об этом как-то всегда с идеологическим надрывом, то христианским, то советским. О таких тонкостях автор аннотации не задумывается, а ставит перед читателем факт самоотверженности-страдания. Парадоксальным является отождествление творчества Мамлеева с творчеством Достоевского и Гоголя. Для несведущего человека это сравнение так и останется сравнением, в котором прозвучали знакомые фамилии прославившихся на весь мир писателей. На самом деле ни язык рассказов, ни тематика ничего общего с упоминаемыми классиками не имеют. Герои "Черного зеркала" абсолютно лишены какой бы то ни было философии, душевности переживаний, угрызений совести, поисков смысла жизни. В строках повествования не нашлось места для возвышенного. Среди фрагментов текста отсутствует описание переживаемых героями красочного многообразия человеческих чувств. Да и сами человеческие взаимоотношения схематичны. Вывод напрашивается сам собой, в Черном зеркале нет ничего, что могло бы послужить, с литературной точки зрения, поводом говорить о родстве творчества Мамлеева и Достоевского. Собственно, то же самое касается и аналогий с Гоголем. Здесь нет ни архаического мистицизма, древних поверий, страданий и мытарств человека - заложника государства и общества. В рассказах полное отсутствие патриотических амбиций с соответствующими переживаниями и трагически-комическими интерпретациями, свойственными гоголевским героям. Ничего из вышеперечисленного нет у Мамлеева. Проще говоря, герои черного зазеркалья вообще не обладают какими-либо социальными чертами. Они непонятно где и кем работают, ничего нельзя сказать ни о их профессии, ни о жизненных интересах, ни о роли, которую они в обществе выполняют или пытаются играть. Вся их сущность замыкается на примитивную мистику, далекую от гоголевской. Эта мистика не имеет ничего общего ни с народными поверьями, ни с предрассудками, а вся ее специфика укладывается в простое вульгарное заигрывание с человеческими инстинктами.
Кто же главные герои Мамлеева? Это не подростки, не дети, не матери. Они не имеют ни возрастных, ни семейных особенностей. У них нет четко выраженных социальных черт, поскольку за фальшивками навешенных автором штампов просматриваются образы, литературно идентичные друг другу. Поэтому герои Мамлеева - это и не студенты, не инженеры и не политики. Вся их культурная деятельность связанна с похоронами, кладбищами, свалками, серыми и невзрачными помещениями. Наиболее ярки на этом фоне бомжи, покойники, мертвяки и трупы. Создается впечатление, что Мамлеев насмотрелся американских фильмов и воплощает жанр примитивных ужасов на бумаге. В его рассказах нет ни традиций нашего прошлого, ни почвы для размышлений, ни глубокого философствования, ни нравственного искания, ни соприкосновения с древними суевериями и поверьями, которыми и по сей день богата родная земля. Есть голый практичный дух американского шоу сопровождаемый трупной темой. Так же, как и в плохих американских сериалах, вся сила творчества вкладывается в возбуждение инстинктивного страха и человеческой брезгливости. Тот факт, что люди испытывают духовную и социальную зависимость от умершего родственника и вместе с тем осознают опасность, исходящую от мертвого тела, стал базой для Мамлеевских спекуляций. Больше ничего в рассказах Черного зеркала нет. О сюжетах вообще можно не говорить, они серы и однообразны и так же, как и мыльные сериалы , похожи один на другой, а потому в памяти надолго не остаются. Ширпотребное заигрывание с низкими человеческими чувствами - вот кредо автора.
В этом отношении гораздо интереснее сюжетная линия Александра Дугина. Создавая эмоциональные всплески, в бушующем море эпитетов и определений он облекает произведения Ю. Мамлеева в цветовую гамму радужных переливов, в центре которой размещает самого автора. Впрочем, А. Дугин оказался честным. Он не написал ни одного слова, которое могло быть явной ложью, но благодаря шквалу сравнений и метафор получилась волшебная сказка о герое-творце и его величайших литературных деяниях. Такой критический шедевр создавался, наверное, с умыслом подвергнуть неопытного читателя эмоционально-гипнотической обработке, внушению мысли о нужности и необходимости приобретения упомянутых в тексте книг. Но чтобы в процессе левитации над эпическими туманами Темной воды... невзначай не случился обморок или полное отключение от действительности, в контекст сияющего словоблудия вклинивались моменты рассуждений о советской действительности с намеками, что о ней можно прочитать у Мамлеева. Правда, никакими литературными примерами факт этой мистической взаимосвязи не подтверждался.
Интересно в этом плане рассмотреть структуру "Темной воды". Освободившись от обилия метафор и навешанных дополнений о советском строе, допустив такой своеобразный стриптиз в отношении критической статьи, можно получить картинку, где все станет на свои места. Благодаря правдивости А. Дугина, в результате этой провокации - Мамлеев мифический превращается в Мамлеева натурального, а цена его творчества становится очевидной.
Начинается статья с рассуждений о сущности писательства в России. Оставим на совести автора его специфическую точку зрения о русской литературе, которая "слишком умна для belleslettres, но слишком растрепана для философского трактата...". После такой неоднозначной и нетрадиционной трактовки Ю. Мамлеев провозглашается, "..без всяких сомнений , литератором России". Впрочем, в отрывке, сооруженном для такого однозначного вывода, есть строки, в которых просматривается и другая сторона - чуть ли не отвержение автора "Шатунов" и "Черного зеркала" от четы писателей: "... не совсем писатель, назвать его произведения литературой не поворачивается язык. Но и не философ он". При такой живописности трактуемого мира литературы Мамлеева больше не вспоминают. Спекулятивность рассуждений очевидна - это и отождествление с вышеупомянутым автором - "но не вся ли русская литература такова?". И множество различных насыщенных абстрактных слов и словосочетаний - "мир нашего национального интереса", "анормальное бытие", "вселенская словесность" и т.п. .
Далее А.Дугин начинает играть в очень забавную игру. Обильно посыпая текст эмоциями, воплощаемыми в неологизмах и просто красивых словах, он превращает Мамлеева в гиганта мысли, отца русской демократии, размещает его в центре некоего мистического общества, противопоставляющего себя всему социалистическому строю. Впрочем, автор не позаботился о том, чтобы рассказать поподробнее о "деятельности тайной организации", и даже не удосужился определить, в чем это противостояние состояло. В статье нашлось немного места для одной маленькой детальки, касающейся этого вопроса. Речь о том скользком упоминании, что члены сообщества относились к "высшим". С легкой подачи автора создается впечатление, что жили эти высшие изолированно от социалистической действительности. Надо учесть, что такой абсурд в глобальном смысле невозможен. И если уж А. Дугин неравнодушен к ленинскому наследию, поскольку обращается к цитатам Ильича, надо бы напомнить еще одно высказывание: "Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя". Поэтому целесообразно задать вопрос: как советская действительность преломилась в жизни и творчестве Ю. Мамлеева? К сожалению, из моря абстрактных и присовокупляемых к персоне Мамлева исторических событий можно извлечь только воду, но не реальные факты биографии. Из всего обилия написанного о существовании этой странной общности приводится лишь один сюжет, красноречиво говорящий о культуре представителей мистического круга . Если убрать излишнюю эмоционально и негативно окрашенную лексику, то получится, что в 60-е годы некая особа женского пола (имя не сообщается) в сопровождении своего кавалера, по-видимому, работающего где-то инженером, оказалась на собрании Мамлеевских чтений . Судя по всему, между Мамлеевым и этой персоной произошел, конфликт, в котором участвует третья действующая сторона - попутчик дамы. О происхождении, развитии и сути этого неприятного инцидента А. Дугин умалчивает. В результате каких-то обстоятельств инженер начал ругаться с "высшим" из писателей. Он поднял голос на святая святых, "пупа Земли русской" и Всея литературной Вселенной, Великого и Могучего Обладателя Письменного Слога - Юрия Мамлеева. В итоге прений и разбирательств обе стороны продемонстрировали свое отношение к миру, принципам власти и расписались в своей культурности. Инженер, вложив всю свою образованность, заявил: "Какой вы писатель?! Вы даже мне ботинки поцеловать не достойны..." "А вот и достоин",- возразил культурно-воспитанный и глубокоуважаемый Юрий Мамлеев и полез под стол исполнить... . В этом эпизоде хорошо видна не только подноготная советского принципа взаимоотношений ( о том, кто, где, кому и за что целует ботинки), но и культурность сборищ, на которых такие темы в таких вариантах обсуждались. Это даже не средневековье, где мудрые монахи рвали на себе волосы, пытаясь определить, сколько демонов размещается на конце иголки. Это куда более важная сфера споров и диспутов, так как ее осуществляют "высшие". Собственно, такая своеобразная культурность и живет в Мамлеевских произведениях. Об этом уже говорилось несколько ранее. Что же касается эпического творчества А. Дугина и его стремления сделать Мамлеева современным героем литературы, это возмутительно и оскорбительно. Рассуждения, построенные на дутых фразах о том, что "за видимым мракобесием явно проступает какая-то нагрузка... смысл", на самом деле и выеденного яйца не стоят, потому что сам "критик" не в состоянии дать никакого представления об этом смысле, прилагая некие цитаты из произведений, грубо вырванные из общего контекста неприхотливых мамлеевских описаний. В этих сюжетах нет ничего, что в открытую свидетельствовало бы о "скрытом" смысле. О сравнениях с Ф.М. Достоевским, которые позволяет автор, можно сказать следующее: они напрочь лишены литературоведческого этикета и являются спекулятивными. Посудите сами, на основании сюжетного сходства, которое проявляется в том, что существует образ убийцы, воплощаемый главным героем, делается вывод об однородности творчества Мамлеева и Достоевского. Здесь чувствуется расчет на такого читателя, который больше, чем по школьной программе, Ф.М. Достоевского и не читал, и не изучал, а потому знает только "Преступление и наказание". Это значит, что критическая статья обращается к прошлому человека, не позволяют ему развиваться в своем творчестве, искать, находить, познавать, расширять свой диапазон знаний. Она опирается на его школьный уровень, и делает все возможное, чтобы читатель публицистики не перешел эти пределы. Разве не так поступает современная реклама? Ее принцип такой же: "Бери, пользуйся, а мы знаем, чем ты должен пользоваться, не понимаешь - сам ничего не пытайся понять". В нашей среде это еще дополняется безответственностью за втягивания человека в потребительство рекламируемой жизни. Конечно, приятно осознавать, что образ обреченного советским государством интеллигента на "обломовщину" в наше время воспринимается негативно, но является ли дугинщина и мамлеевщина ему альтернативой?
Хотелось бы верить, что это частное явление, которое не получит широкого распространения. Под затхлой гладью "темной воды" коренится смерть человеческой души. Будем надеяться, что в нашей культурной жизни новыми всплесками порадуют источники живой, а не "темной воды"...
|
Проголосуйте за это произведение |
