TopList Яндекс цитирования
Русский переплет
Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум
-->
Первая десятка "Русского переплета"
Темы дня:

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

| Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?
Rambler's Top100
Проголосуйте
за это произведение
Алексей Курганов - Как Миллер и Комаров смеялись над Шурой и Мишей

 Смешное
20 января 2021

Алексей Курганов

 

Как Миллер и Комаров смеялись над Шурой и Мишей, но так ничего и не поняли


(сатирико-литературоведческое эссе из серии «Читая Хармса»)

 

Эпиграф:

- "Что такое "писатель"?
Брошенные дети, забытая жена,
и тщеславие, тщеславие...
Интересная фигура.
 (засыпая)..."
      (В.В.Розанов). 

Я вам сейчас скажу одну банальную мысль (две), так что вы не обижайтесь. Потому что не на что. Первая: всё на свете относительно. Нет ничего постоянного. Вторая: время всё расставляет по своим местам. Это в том смысле, что не надо торопиться и делать скоропалительные выводы. Могу сказать и третью: в жизни всегда есть место подвигу – но это уж здесь совсем не при чём. Это уж совсем, что говорится, не в п… (извиняюсь. Особенно перед дамами), не в Красную армию. Непобедимую и легендарную. Осиянную славой несокрушимых побед.

 

Да! И вот вам характерное, конкретное, можно сказать – классическое подтверждение двум выше приведённым постулатам. в начале девятнадцатого века самыми известными литераторами в России были не Пушкин и не Лермонтов, а некие Иван Миллер и Матвей Комаров.  Их книги значительно превосходили по тиражу тексты и Пушкина, и Лермонтова. Кто, спрашивали они собеседников, будущие классики земли русской? Пушкин? Лермонтов? Это Шурка, что ли, с Мишкою? Ну, насмешили! Ну, мы щас в натуре прямо обхохочемся, может даже обмочася! И начинали хохотать ( а может, даже и прудонить. В свои белоснежные панталоны). Бон жур, говорили они собеседникам, отсмеявшись и отпрудонившись. Повеселили изрядно. Вот вам, юмористы, за это на пряники и сельтерскую без сиропа.

И шли дальше. Гулять по Невскому, Фонтанке и по девкам (куда ж тогдашнему литератору без Невского, Фонтанки, а особенно без девок? Никуда! Полный абгемахт! Сегодняшние тоже не промазывают. Я прогулки по девкам имею в виду.).

 

Не знаю, как Лермонтов на это хамство реагировал (он же всё время тогда то по тарханам, то по барханам. В смысле, по саклям и аулам. И прочим кавказам), а Пушкин злобился. Вот же собаки ехидные, думал он, перо гусиное от ярости грызя, эти вонючки Миллер с Комаровым. И ведь не уешь их никак, не обстыдишь буквально! И в необычайном возбуждении садился за третий том «Мёртвых душ». В смысле, за «Евгения Онегина» какую-то главу. Может, даже пятую. И писал, по-прежнему грызя:

 

- Живу, пишу не для похвал.

Но я бы, кажется, желал

Печальный жребий свой прославить.

Чтоб обо мне, как верный друг,

Напомнил хоть единый звук, -

 

Или уже не про «Онегина»:

 

- «С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел, е..ёна мать!».

 

Или когда эта балеринка Дунька (Авдотья-Евдокея) Истомина его совершенно нагло продинамила, на генералишку Орлова променявши:

 

-
Орлов с Истоминой в постеле
 В убогой наготе
лежал
 Не отличался в жарком
деле
 Непостоянный
генерал.
 Не думав милого
обидеть,
 Взяла Лаиса
микроскоп
 И говорит: "Позволь
увидеть,
 Чем ты меня, мой милый
ё..."
 

А написав, всё равно не успокаивался. Сколько он тогда гусиных перьев сгрыз – ужас! Столько гусей в России-матушке отродясь не водилось, сколько он ихних перьев смолотил! Была бы в то время телефоническая связь, то он бы обязательно Лермонтову позвонил. Дескать, хеллоу, Мишань! Слышал, чего эти козлы Миллер с Комаровым про нас гениальных, здесь, в Питере, воркуют? Ты бы их на дуэль, что ли, вызвал. С обязательным смертельным исходом в виде пули в лоб. А то я не могу. Пристрелят – кто тогда с Дантесом будет дуэлировать? Спасать честь моей многочисленной семьи. А¸Мишань?

 

Но Лермонтов ему ответить не мог. Во-первых, потому, что у него у самого телефона не было. Только кинжал, бурка и верный конь. А во-вторых, если бы даже и был, то всё равно не ответил бы. Потому что некогда ему было. Он то по горным вершинам могучих абреков гонял, то сам от них спасался, а в перерывах между гоняниями и спасаниями, чебуреки кушал – «хванчхварой» запивал. А наевшись и напившись, сам садился за письменный стол. И сам писал. Что-то вроде:

 

- Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье! –

 

Тьфу! Это ж не он! Это как раз Пушкин написал! А он чего-то типа:

 

- По камням струится
Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал; -

 

Или:

 

- Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья? -

 

А в ответ на ту же Дуньку Истомину, падлюку падлючую, Шурке так и не давшую (генерал ей, видите ли, приглянулся! Конечно! У него ж ПОГОНЫ! И шпоры с кобурой, аксельбантами и эполетами!), прямо так, со всею своею кавалерийскою прямотою, и советовал:

 

- «Мой друг! — ему я говорил. —
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
Ну, где тебе ее е.ать?».

 

Так что всё свелось опять же к тем же самым девкам. К этим ненасытным похотливым тварям. А вы говорите «жениться»! На ком? На чём? Зачем? Накой? С какого?

Но шли годы. И прошли годы. И ещё шли и проходили. И ещё. И дальше. И как-то незаметно всё рассосалось. То есть, не то чтобы рассосалось, а встало на свои места. И сгинули безвестно Миллер с Комаровым (догулялись по Невскому, Фонтанке и девкам! Так им и нада!). А Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич, наоборот, вознеслись (хотя девками тоже никогда не брезговали). И теперь считаются отцами русской классической литературы. Вот так. Привет девкам.

 

( Посткриптум. И опять я о своём, о девичьем. Если кто-то хочешь упрекнуть меня в смаковании нецензурщины – не напрягайтесь. Все приведённые выше отрывки из стихотворений – подлинные. В том смысле, что сочинённые именно Пушкиным и Лермонтовым («Шурой» и «Мишей»). Так что все претензии – к ним, любимым. Не ко мне, красивому.)

 

 

 

Эпиграф:

- "Что такое "писатель"?
Брошенные дети, забытая жена,
и тщеславие, тщеславие...
Интересная фигура.
 (засыпая)..."
      (В.В.Розанов). 

Я вам сейчас скажу одну банальную мысль (две), так что вы не обижайтесь. Потому что не на что. Первая: всё на свете относительно. Нет ничего постоянного. Вторая: время всё расставляет по своим местам. Это в том смысле, что не надо торопиться и делать скоропалительные выводы. Могу сказать и третью: в жизни всегда есть место подвигу – но это уж здесь совсем не при чём. Это уж совсем, что говорится, не в п… (извиняюсь. Особенно перед дамами), не в Красную армию. Непобедимую и легендарную. Осиянную славой несокрушимых побед.

 

Да! И вот вам характерное, конкретное, можно сказать – классическое подтверждение двум выше приведённым постулатам. в начале девятнадцатого века самыми известными литераторами в России были не Пушкин и не Лермонтов, а некие Иван Миллер и Матвей Комаров.  Их книги значительно превосходили по тиражу тексты и Пушкина, и Лермонтова. Кто, спрашивали они собеседников, будущие классики земли русской? Пушкин? Лермонтов? Это Шурка, что ли, с Мишкою? Ну, насмешили! Ну, мы щас в натуре прямо обхохочемся, может даже обмочася! И начинали хохотать ( а может, даже и прудонить. В свои белоснежные панталоны). Бон жур, говорили они собеседникам, отсмеявшись и отпрудонившись. Повеселили изрядно. Вот вам, юмористы, за это на пряники и сельтерскую без сиропа.

И шли дальше. Гулять по Невскому, Фонтанке и по девкам (куда ж тогдашнему литератору без Невского, Фонтанки, а особенно без девок? Никуда! Полный абгемахт! Сегодняшние тоже не промазывают. Я прогулки по девкам имею в виду.).

 

Не знаю, как Лермонтов на это хамство реагировал (он же всё время тогда то по тарханам, то по барханам. В смысле, по саклям и аулам. И прочим кавказам), а Пушкин злобился. Вот же собаки ехидные, думал он, перо гусиное от ярости грызя, эти вонючки Миллер с Комаровым. И ведь не уешь их никак, не обстыдишь буквально! И в необычайном возбуждении садился за третий том «Мёртвых душ». В смысле, за «Евгения Онегина» какую-то главу. Может, даже пятую. И писал, по-прежнему грызя:

 

- Живу, пишу не для похвал.

Но я бы, кажется, желал

Печальный жребий свой прославить.

Чтоб обо мне, как верный друг,

Напомнил хоть единый звук, -

 

Или уже не про «Онегина»:

 

- «С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел, е..ёна мать!».

 

Или когда эта балеринка Дунька (Авдотья-Евдокея) Истомина его совершенно нагло продинамила, на генералишку Орлова променявши:

 

-
Орлов с Истоминой в постеле
 В убогой наготе
лежал
 Не отличался в жарком
деле
 Непостоянный
генерал.
 Не думав милого
обидеть,
 Взяла Лаиса
микроскоп
 И говорит: "Позволь
увидеть,
 Чем ты меня, мой милый
ё..."
 

А написав, всё равно не успокаивался. Сколько он тогда гусиных перьев сгрыз – ужас! Столько гусей в России-матушке отродясь не водилось, сколько он ихних перьев смолотил! Была бы в то время телефоническая связь, то он бы обязательно Лермонтову позвонил. Дескать, хеллоу, Мишань! Слышал, чего эти козлы Миллер с Комаровым про нас гениальных, здесь, в Питере, воркуют? Ты бы их на дуэль, что ли, вызвал. С обязательным смертельным исходом в виде пули в лоб. А то я не могу. Пристрелят – кто тогда с Дантесом будет дуэлировать? Спасать честь моей многочисленной семьи. А¸Мишань?

 

Но Лермонтов ему ответить не мог. Во-первых, потому, что у него у самого телефона не было. Только кинжал, бурка и верный конь. А во-вторых, если бы даже и был, то всё равно не ответил бы. Потому что некогда ему было. Он то по горным вершинам могучих абреков гонял, то сам от них спасался, а в перерывах между гоняниями и спасаниями, чебуреки кушал – «хванчхварой» запивал. А наевшись и напившись, сам садился за письменный стол. И сам писал. Что-то вроде:

 

- Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье! –

 

Тьфу! Это ж не он! Это как раз Пушкин написал! А он чего-то типа:

 

- По камням струится
Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал; -

 

Или:

 

- Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья? -

 

А в ответ на ту же Дуньку Истомину, падлюку падлючую, Шурке так и не давшую (генерал ей, видите ли, приглянулся! Конечно! У него ж ПОГОНЫ! И шпоры с кобурой, аксельбантами и эполетами!), прямо так, со всею своею кавалерийскою прямотою, и советовал:

 

- «Мой друг! — ему я говорил. —
Ты не в свои садишься сани,
Танцоркой вздумал управлять!
Ну, где тебе ее е.ать?».

 

Так что всё свелось опять же к тем же самым девкам. К этим ненасытным похотливым тварям. А вы говорите «жениться»! На ком? На чём? Зачем? Накой? С какого?

Но шли годы. И прошли годы. И ещё шли и проходили. И ещё. И дальше. И как-то незаметно всё рассосалось. То есть, не то чтобы рассосалось, а встало на свои места. И сгинули безвестно Миллер с Комаровым (догулялись по Невскому, Фонтанке и девкам! Так им и нада!). А Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич, наоборот, вознеслись (хотя девками тоже никогда не брезговали). И теперь считаются отцами русской классической литературы. Вот так. Привет девкам.

 

( Посткриптум. И опять я о своём, о девичьем. Если кто-то хочешь упрекнуть меня в смаковании нецензурщины – не напрягайтесь. Все приведённые выше отрывки из стихотворений – подлинные. В том смысле, что сочинённые именно Пушкиным и Лермонтовым («Шурой» и «Мишей»). Так что все претензии – к ним, любимым. Не ко мне, красивому.)

 

 



Проголосуйте
за это произведение

Русский переплет

Copyright (c) "Русский переплет"

Rambler's Top100