* * *

Укатилась житуха - нашла проруха...

Старики старые, старые старухи

отроились по недогляду,

беспризорные, разгулялись.

Равноликие, осенние будто мухи,

лётают всюдно, несутся в сухоньких

крыльцах, всесветно шастают

в тёпленьком, во прощальном.

Бабки утресь, надысь ещё дедки -

одним миром гудят, соседствуют.

Опростались, мущинство-женство

относили - теперь гусино-

лебедино взлетят, едино,

с домочадно-корытного - шеи-то

вывернут - да и вон со дворика...

Белым небушком, лёгким крылышком -

на дикую родину.

* * *

...а был он такой самочинный,

на морозе размахивал лапами,

маковой лентой завивался...

Надломился, иссохнул розою,

мышьим гнездом скатался.

Внутри мышь-малютка затаилась

и трепещет на ветру былинкой:

сама плела, сама собирала,

сама прела в нём и колела -

и ни розочки, ни маковой ленты,

ни одной во поле дороженьки, ни росинки,

только мытный стоит ночеденно

дух - испускается и клубится.

* * *

Мелкая тишь, потому что не полон

сосуд, не пол немотой, не просушен.

Плещется лес, оплетая застенок

злым корешком, и томится раздолье

круглой слезой на скуластеньком лике.

Тихость невзорная (в тонких покровах

донце, а солнцу сюда слишком узко)

сырью соловой, не звончатой рельсой,

в насыпях вьющейся масленым бликом.

Тишь-тихота принадрезанной лапкой

бьёт в заболотном краю, непотребно

кольца сжимает и корчит молчанье,

дрожью охлёснута... Полубезумна,

получревата, опростана полу

в каждую впадину полузатёкшая

сущь избродившая, половинщица,

полусокрытая намертво, полностью.

* * *

Поутру: скорее бы сдохнуть -

и летают крышки, и головешки

чаяний слюну испаряют,

под пятой шипят, щиплют очи.

Пухнет снедь, изо тьмы кореньевой

дух заводится райский, репчатый.

Мелет мельня тысячерука,

рушит - истолочься ей, изувечиться,

ан опять ночева-медведиха

заломала, в буреломы упутала...

Вот заботушка неизживная -

вьётся вервие, не источится,

медлит набольший: пусть домучится

до сухого дна, чтоб ни жилочка

не ушла цела, не калечена.

Восприял останочки, смёл раскрохи...

Отошла с бранью, утекла брением,

отслужила и отоброчилась -

упасайтесь, житые, вдрызг холопища

изломалась, проелась дочиста

девка чёрная, зольным всхолмием

кончилась.

* * *

У дороги встал цикорий - кому?

Это роза всем, а он - никому.

Мутноокий, угловатый, простой,

что пропоец - не годящ ни на что,

непрок, каженик, несводный волчец...

То и диво - укрепляется чем?

как в обочинах не ссох, не сошёл?..

У цикория в земле корешок.

Не похмельем лик - туманцем заплыл:

нутрь внимает, чтобы было отрыть

вдоволь, свялить, истереть в порошок...

Стой, голубенький, у всех свой часок.

* * *

Злоба дня сего насквозь проедает:

ёжистый, шипучий да шиповатый -

не проломишься, чапыжник-то - не продраться -

растопырился... Земноводной квакшею

уже меришься: корточками-карачками -

прыг бы во лесную во мятну травушку,

а царевишны немытые, мрачные

досаждаются пусть, дерут темечки...

Вот мечтой какой, лягушьим хотением

злоточивый денёк украсился.

"Уж власы,- вопию,- трепещутся,

смилуйся, одержись..."- ан мне пендаля,

как какой безответной кегле:

лети, лети, шишка кедрова.

Ах ты, пень брадатый, ушина ватная,

злата рыбина... Хоть корытишком

отдарился бы, хоть бы выпустил

не твоих что ручин, скважина.

Я-то полечу, я утешусь

и денёк тот избуду -

не ходить в шиповниках-терниях,

а дышать, а смотреть их буду.

С донышка уйду лествицей -

вёдро упрежу, летичко

лягушиной лапкой почую:

вот оно, конечное, чудное

подошло-поспело.

* * *

Дерево деревянное, а лист лиственный,

а цветок цветущий, а дух невидимый...

Приложить бы к себе, что приложится -

самое искомое и провидчивое.

Охватила бы, как дельфина -

и прощай, мой град цельнокаменный:

вот, нашла, к чему прилагаема

сущим боком - к несуще гладкому

существу разумному, лёгкому -

к певчей рыбке млекопитающей.

* * *

Древогрыз, древоточец с часами на меленьких ножках,

скоро уймёшься ты лить свой песочек по стенкам,

свой древовидный узор скоро ль ткать заречёшься,

усом отщёлкивать ход? Всё уже пред тобою

в стенках проглядчивых - сложатся вот, или дом вознесётся.

Дверцу-калиточку выйми - поди за пределы

глад древесинный унять, известись на дорожках

путаных, сыпких, глухих, за холодные стены,

что неуступны пока, что иные - беги, древоедец.

* * *

Люд честной промёрзлой да масленой

водкой горлышко ополаскивать

зазываю... а мне-то - на тебе! -

двоеперстием образина синюшная -

в лоб да в пуп : поди, что унюхали

сивки вещи, дыхалы сивушные.

Вот такое вот окаянствие.

Знать, не с вами гулять-мне-пьянствовать

Осуровела б, кручинушкой богатыревой

обдалась... да водочке пошто стынуть? -

водочке моей,самоделочке...

Поделом вам - своею верою

сяду в красный угол, глухой, бревенчатый,

помяну-сочту: да ведь мы и венчаны

отродясь не значились, божьей семьею

отойти к земле не зарочились -

то и облик мой - вам ли зеркало? -

не смеркается, изуроченный,

не мерзеет и не бескровеет

с водочки... С родной, непросеянной

не мертвее мне, а веселе

изживать-сноровничать.

* * *

Не стеклом - костерком, тонким хворостом,

среброногим козликом, гладким пёрышком -

чудь лесная - мыльные глазки.

Развели тебя прямо в доме,

прямо в уши поёт костёрчик,

по щеке прокипит смолою - пузырьком выйдет...

...Засыпает лапчатый гусь хрустальный

на снегу, под крылышком.

* * *

"Погоди, придет старушища -

костяною клюкой по темечку...

не вдруг оживеешь.

Сбирай ветошки, неуправная,

скарб-пожиток да снедь скудельную,

будь поскопчивей, поукладчивей,

поприжимистей..."

Ох собратия-соответчики,

всё бы нукать вам, всё понуживать...

Не остылою куклой-пугалом -

в пух взобьёт, отрясёт метелицей-

вьюгою.

Что стращаться: гулянье красное -

не зазимок ли - стужи пасынок?

не отзимки ли вёсны хруплые?

Что притворничать: та старушенка

нам сородственна - не признали сами-то

белощёку красавицу,

зиму-зимскую - всем кроватушку,

родну матушку.

* * *

До чего усердны, усидчивы -

коготок стрижём, зубик точим.

На кого нанесём свою лепру,

на кулак навернём хвостище,

а допрежь ему соли в очи,

в уши, в душу и во всё следуемое?

...Или может в угольной кузне

это радость-чумичка лыбится,

это спас куётся-метелится,

от начала начал не кушаный,

на колу мочалищем дыбится -

не медовый какой - последний.

* * *

...к вечеру пополудни, со среды на пятницу, разом.

Устрекающий звероклювец, из подземья хлопая глазом,

отбиваясь от ног стеною, на излёте упал тобою. Ах.

...в крыльях - костки, в лебяжьем уборе - плень...

Раным-раненько было утро в ночь на день.

Не колыбельная байка - такая явность

выплелась шёлковой в тёмном углу монограммой:

В меру-не в меру чего? Истлевают на солнце

косы мои... Он на память. Обрушились складки,

тропы воздвиглись тернистые, горные кряжи

пали, шиповник разверстый вспарил многозубо...

Не чудишко даже - блажница:

топлёное млеко, куколь...

Не в меру да не отворится,

а значит насколь?

На маковый вечер, на перья птичьи,

лелейный глас,

утро - за ночью, блажь избывчива...

...А платочек твой, как ни билась я,

не сгодился вовсе, ничуть не спас.

* * *

Посылали: добудь хрусталиков.

Прибрела незнамо куда, раззарилась:

каменное дно, темнотища -

допотопная пустошь, залежь ли...

Ножкой топ - а не вытопнулось,

прыг обеими - а не выпрыгнулось,

не выхаживается - как ходить пошла.

Тут-то ящерка златохвостая и подъюркнула,

прожгла тропочку... Всё представилось:

щёки алые, что долины, и носик горочкой,

лба широкая вдаль дорожечка,

ручеёк извилистый устный...

И сквозь сети гнилые, радуги

заржавелые - к тем хрусталикам...

Нет стеколышек - не бывало как:

не сверкнуло нигде, не хрустнуло.

Ах ты поле исподнее зрения,

кто костьми-то тебя утрусил,

валунами затмил дослепа,

с глаз долой, да и глаз порушил.

Быть не полем тебе, а морюшком,

синей солью стыть - не репейчатым

зырком человечьим дотошным,

а хрустальчато, перепонно -

целованьицем: с перстнем перстенъ

повстречался впервые взором.

* * *

Казистый поместительный гробок -

повыше крышу бы - и теремок

жильцу невздорному, жилице склончивой:

вошли как вслушливо, рукой приёмистой

не в шёлк укутались, а вмиг закончились.

Проторённой стезёй, незапутанной

можжевел разстлался радетельно,

след во след ему - умолённые

тащат ноги свои перемётные

за леса, за тёмные пределы.

Кознь ли чья криворотая,

со стола ли сахарный хрящик...

Вскинулись плакуши: одне пьявицы

во червлёной жижице - где покровы-то,

вкруг лица белое кружевце

где неслышное, возлетанная

приворотница где, наружность-то?!.

...Хороводится моль могильная,

сотрясает тонкое стёклышко:

вот, плетёт, не сказать умильно как

ей-пришлось-ему на нашем праздничке.

* * *

В трещевинах лазоревых, в яминах бирюзовых,

в лохмотье путей-воздушных-дорожек...

Содвинуты плиты, сотронуто всё, переторено -

только тела пронеслись, ещё звон не уймётся,

колеблемы воды, а в гуще черничной

уже запропали закраины...

Вот и вся голубиная книга.

Жила несосчитано,

престарела вконец, переставилась -

разошлась нищета синекрылая:

вот помины, вот песнословие.

Ну-ко - не впервой тебе - милостыньку,

только это уж самые оборышки.

По засекам ступай, не верь послухам -

всё обрящешь, чего не имывала:

истиранилась - взойдёшь барыней,

истерпелась - отдышишь.

В изголовьи текут реки ручьистые...

Нам померкло - тебе посветлело.

Заводи, невишной, стих свой истовый,

угони слезу, закличь горесть,

что не до свету, а на веки вечные

сокрушилась, стерплась моя милая.

* * *

Облако-цветок,

облако-дымок,

тоненький мелок,

тихий завиток.

А под облаком -

во всю ширь платок-

шёлковый ледок -

где морщинками,

где и зеркальцем,

а где - в узелок,

в тугой родничок -

струнки перещипывать подземные.

* * *

Подались, зарыжели своды,

пал вослед за угнавшей тучей

мир невиданный, свет промоклый,

житие самосущее.

Тих посадец, пуст свежесрубленый -

не заняться духу человечьему,

не завиться во мху, трутом

по сырой земле не затеяться.

И не то красно, что разубрано

по исподу окатной ниткою -

то одно, что единственно,

отрясает как крылья горлинка

и лесное кукушка ушище

пронимает серьгой чернёною.

* * *

Хохлятся бутончики - не желают взроста,

хладенько да снуро, зелено-мокренько.

Выходи, устойная - то не утреник -

за пролетьем лето идёт широкое.

Ну и ладно, что репа репою -

простоликое, нераскрасное,

полёвочкой по соломишке

катается да смороденьем

пышет, в рябую речушку

с мостков перится.

Помрачённо, нелюдно в нём,

моросно-глиновато,

зато в моклых поймищах

незабудчиво,

лесом сыроежисто, боровито.

Тучеокое, мокроступое,

прыщет щепотью, валом дышит...

А другое где-то ещё дожидает,

солнцеродное, в ясны ленты увитое.

* * *

Гостевали юнец с юницею, вопрошали по строгости:

от того ль не тучнеет нива, от чего перецвёл укропец?

от того же ль косы воротца, от чего и домок не сряжен

и соседи не миротворны? с одного или разно?

И не видимо, чтобы спросу

край пришёл или хоть бы продых.

Не гостьба, а в метель косьба -

хорошо ль насмели, навили,

языком точёным нажали?

Отгостились? - накось калиточка...

Перекрестимся: эка жалость,

нахлобучим вам долю длинную,

чтоб крахмально бежалось, скатертно,

а уж мы тут тишком да как-нибудь...

Ночью холим цветочек аленький,

наливное катаем яблочко -

ах картины какие статные

мелким блюдечком выявляются!

...Ну а что редиска червива -

так её сей год не родилось,

и чего уж вам дико взвиделось,

что воротца пали, домишко кривенек...

Вот соседи что кости тливые -

это самую суть приметили.

Так и мы им за то - соседями.

Рассудите, покудова домещаетесь:

оттого ль помстилось вам зло-несчастие,

отчего до нас оно - ни полшагом,,

даже тень не кажет ушастую -

ан взошёл кто: темно, ужасливо...

Вот докука: то старые розги мочат,

то младые пресветлые дни морочат,

превосходные наши, превсходящие.

Что бы мимо, к устройству вящему,

обоюдо, узрите, скорому -

своей улочкой -