|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Прозаический дебют
Стервочка
Les caresses n est que d unqiet transports,
L unfructiuex aisses d un pauvre amour qui tente
L impossible union des ames par les corps.
*
Ну почему эта история однажды случилась со мной? Случилась, и продолжает случаться раз за разом, как в заколдованном мире, взятом напрокат у злого волшебника? Эта обычная и глупая история... Обычней и глупей, чем у Франсуазы Саган, ведь у Саган все выглядит философски и изящно, с извращенной моралью сильной пороками личности... короче, по-французски. У меня же все до обыденности глупо, не логично, не спорно и, даже, не болезненно...
Был озноб. Обычный озноб, когда в недрах организма, там, где притаившись дремлет, скулит или тихонько глумится над сознанием душа, что-то ломается. Этому состоянию обычно ничто не предшествует, ничто не предвещает, предчувствие молчит, может быть чуть заметно заговорщически, и если быть более чувствительной к своим внутренним состояниям, по этому молчанию можно логически вычислить слом... Но нет, видимо, если наблюдать за собой, злое волшебство потеряет власть, а я этого не хочу?...
Это застигает врасплох. Ранним утром, после пары таблеток снотворного, выпитых на ночь, для лучшего сна...
Что-то ломается, искажая внутренние перспективы. Кривое зеркало. Раздумывая потом, понимаешь, что начался процесс давно, хронологически выстраивается цепочка толчков и сотрясений, дающих новые и новые трещины... А потом достаточно просто сделать глоток воздуха, и вся конструкция отношений с жизнью, собой, собственной душой, Богом, чертом взрывается, и висишь где-то, пока не осядет пыль, если конечно не придавит обломком наиболее бредовой идеи или неуставными отношениями с чем-нибудь из перечисленного, но это, пожалуй, лучше, потому что придавленная, ты вооружена, начинаешь бороться, выбираться, царапая монолит на совесть выстроенного корпуса мироощущения... Да - это лучше, чем парение в клубах пыли, потеря ориентации, попытка рассмотреть исход, до рези в глазах, озноб и нервная меланхолия дрожащих кончиков пальцев...
Я - бездельница. Поэтому могу позволить себе быть честной, до вечера не вставать с кровати, натягивая на голову одеяло, в тупой надежде оттянуть расчет с волшебником, не умываться, не чистить зубы, стоя под колким, неуютным душем, замирая от любых шорохов в пустой квартире... Надеть джинсы, и долго рыться в шкафу, выбрасывая из него все прямо на пол, в поисках какого-нибудь одного, конкретного свитера, который скроет мой озноб от меня самой в складках слишком длинных рукавов. И именно этого свитера обязательно нет - это правила игры, это - злое волшебство... Конечно же его похитила домработница и отправила в стирку или чистку... Тогда я сажусь на мятую постель, голая по пояс, и даю волю ознобу. Я дрожу, обхватив себя руками, высоко подняв плечи и выгибая шею. Дрожу, и ничего не чувствую... Ни усталости, ни раздражения, ни тупости, просто дрожу, боясь залезть под одеяло, из-за резкой, немотивированной брезгливости ко всему постельному - подушкам, матрасу, простыням...
Из брезгливости выползает жажда действий - я ищу лифчик, прямо на полу, в грудах выброшенного из шкафа белья. Синий, именно синий - и это уже Фрейдизм в чистом виде - шелковый, без кружавчиков, бантиков и прочих женских штучек, тяготея к аскетизму. Начинается отторжение женского естества. Лифчик я одеваю непременно, чтобы не чувствовать сосками грубой пряжи свитера, что иногда, в более обычное и благополучное время считаю остро сексуальным - грубый свитер, надетый на голое тело, особенно летом, в прохладный день, с короткой юбкой и голыми ногами, но в теплое время года меня никогда не настигает " озноб " , у меня ничего не развинчивается, и жилка на шее не бьется, распространяя по всему телу волны судорог - летом я люблю быть сексуальной просто так, для себя, для своих, несколько странных представлений о хорошем и плохом, кардинально меняющихся, попав в полосу " озноба " . Опасное время - с октября по март. В этот период " озноб " может случиться в любой день, совершенно не советуясь со мной об уместности своего появления накануне. И в этом тоже фантазия злого волшебника.
Оставив в спальне полный развал, будто пытаясь сравнять внутреннее и внешнее, иду в кухню, и выкуриваю 4 -5 сигарет натощак, запивая чаем, который никогда не допиваю, сценарий всегда один и тот же, я хорошо изучила его, и уже не сопротивляюсь, закуривая новую сигарету, наливать новую чашку горячего чая. Одна сигарета - одна чашка. Таким образом по квартире распространяются следы моего состояния - белье на полу, чашки с остатками заварки на дне, пепельница с окурками. Когда сумма внешних проявлений достигает гармонии, переходя в самодостаточность неряшливости, что должно указывать на то, что во мне все не так, как надо, я, удовлетворенная эффектом переноса в пространство этого " не так " , довожу все до полного абсурда, уже почти довольная, семеня на поводу волшебства. Я звоню ему. И хамлю в трубку, не стесняясь выражений, забористо-матерных, стараясь уколоть побольней именно туда, где у него и без меня хронический перелом внутреннего содержания. Я злюсь на него за то, что он единственный, в ком я нуждаюсь в этот момент, и именно он н е м о ж е т м н е п о м о ч ь, подспудно надеясь, что он, отрывисто и холодно пошлет меня, нарушая циклический танец наших отношений, придуманный в порыве наиболее ненавистного настроения злым волшебником. Но нет. Он терпеливо слушает, и я явственно вижу, как его лицо кривит судорога боли, растворяющая его, погружающая в мое состояние... Я наговариваю на себя, скулю, проклинаю свою бездарность, обвиняю в ней его, швыряю трубку, звоню снова, вырываю его из сутолоки и нерешительности конца рабочего дня и заставляю ехать ко мне. И больше всего меня бесит, что он приезжает. Внимательный, покорный, говорит речи, целует, тормошит, заставляет смеяться... И все с готовностью исполняет, предупреждая малейшие намеки на волеизъявления, однако это только иллюзия, он так же хорошо, как и я знает сценарий. И я двигаюсь, смеюсь, деланно-облегченно, с искрометным юмором, выкладываю ему " все, что на душе " , не в силах ни на шаг отступить от круга, очерченного для нас, круга тягостных взаимоотношений, покорности и несвязности... Я покоряюсь ему - но это видимость, мной безраздельно владеет ситуация, диктуя слова и жесты, за это я ненавижу его еще больше, чем себя, и панически боюсь, что он не заметит этой ненависти. Я крушу и топчу все вокруг, бранюсь, болезненно иронизирую, пропитываю стены сарказмом, грожу напиться, на что он предлагает сбегать в Универмаг за водкой, заранее зная, что я ни на секунду не отпущу его от себя... Через несколько часов меня обуревает такая яростная жалость к себе, что обозначать границы ее причин является самым пошлым. А в чем, собственно дело? Я красивая. Умная. Удачливая. Стервозная. В общем - интересная, так это называется в литературе. " Старая. Больная. Циничная. Симпатичная. " - так я сама о себе говорю. У меня есть поклонники, друзья, приятели, любовник... У меня есть все, кроме одиночества, но это поправимо, всегда можно устроить себе разгрузочную неделю, просто не подходя к телефону, выслушивая призывные восклицания друзей на автоответчике " Мы знаем, что ты дома. Эллочка родила мальчика! Ждем у Клариссы... Сэм напился, требует тебя... Серго разводится, срочно приезжай, Гуля рыдает... Антон пропал, если он у тебя гони его к жене... Альбертик опять выиграл, пьем в Отрадном...
Лелик дает концерт, говорит, без тебя забудет слова... Джек сказал, что ты дура... Если к субботе не дашь о себе знать - объявим розыск... " Меня обожают. Мужчины ставят меня в пример своим женщинам, утверждая, что я разделяю все мужские интересы, женщины считают меня дурой, и говорят, что такие как я, стареют обвально, и когда это в один из дней произойдет, все увидят, какая я дура, а не очаровательные гримаски, с которыми я выдаю миру реплики, но и женщины, и мужчины находят меня занятной. Я умею дружить на расстоянии, не навязываясь, но и не строя стен недопонимания. Может быть в этом секрет моей неизменной популярности? Я не пью, не употребляю наркотики, говорю афоризмами, много вру, пересказывая смешные истории, иногда одну и ту же по многу раз, каждый из которых выделяю смешным что-то новое. Я чуть нервозна и склонна к позерству, может быть и в этом тоже сила моего обаяния? Я бесцельна, беспринципна и беспечна, почти как героини Саган, но с претензией на славянскую стыдливость и чувство ответственности за судьбы мира. В общем, в этой истории самое глупое - мое счастье катаклизмов, моя самодостаточность и недоверчивость. Поэтому невзирая на приведенные факты наличности друзей, кроме него у меня никого нет, н о и м е н н о о н н е м о ж е т м н е п о м о ч ь... Он может просто покориться шквалу моих эмоций в пустоту, на потребу любованию стихией внутри. Что и говорить, человек я сложный, многообразный, со странностями. Но я хочу быть как все. Его заводит мой нервный надрыв в месте смыкания яви и сна. И он звонит на работу, врет неизвестно что, мне неинтересно - и мы уезжаем в любой город необъятной России, оставляя за спиной разгромленную поиском ненужных вещей квартиру, чтоб ы через пару дней вернуться в уже полный порядок, созданный домработницей, существом, уже давно переставшим удивляться моим выкрутасам с бардаком и исчезновениями. И " озноб " проходит. Вместе с ненавистью к себе, к нему, к миру...
Я ласкаюсь к нему, прошу прощения, клянусь, что это было в последний раз, выдаю тонкие наблюдения, поливаю цветы и беспрестанно вру, вру, вру, прилепив глаза к его рту. Я люблю его. В этом кризис наших отношений. Я люблю его, но не могу терпеть рядом дольше нескольких дней - от двух до пяти, в зависимости от интенсивности "озноба". Все, что дальше - это надругательство над своей женской природой, которая, и, это загадка, расцветает только рядом с ним. После этих нескольких дней в чужом городе, я натурально бросаю его на недели, перетекающие в месяцы, заражаюсь вирусом трудоголии, ношусь по редакциям, ругаюсь с издателем, отстаивая наиболее злободневные, на мой взгляд, и спорные - на его, главы новоиспеченных эссе, опусов и поэз о неизбывности нашего существования, с неизбежным морализованным крахом амбиций. Издатель уже третий год - то есть почти все время моей писательской деятельности, требует от меня "happy end" - пусть фиговенький и выморочный, но я упорно претендую на интеллектуализм, а подозревая его в себе, просто не могу заставить себя размазывать по бумаге сопли счастливых разрешений, свадеб и появления на свет детей. Наверное я слишком загрязняю творчество своей личностью, этого издатель мне пока не говорит, боится, потому, что меня покупают и в таком виде, идеи - то витают в воздухе, конец тысячелетия, как-никак, нарастание мистицизма, неверие в светлое будущее, мрачные перспективы, опустошение... Короче - я модная писательница. Я бываю счастлива, упиваюсь работой, друзьями, смыслом фонарей на бульварах... А потом опять... Иногда я надеюсь, что он бросит меня, найдет нормальную девчонку, женится, станет культурным отцом - но нет! Он заражен вирусом моей погибельности, непригодности, эстетики головокружительных пируэтов сиюминутных порывов сбрендивших от беспутства мозгов...
Вот уже пять лет длится эта глупая история, в которой я играю роль катализатора, а он - инертного газа, но реакция не протекает, у химии свои законы, и не мне выводить сложные уравнения реакций, вычисляя количество тех или иных веществ. ..
Иногда на него находит умопомрачение, и он требует, чтобы я родила ему дочь, именно дочь, доказывая тем самым свою любовь, упираясь в теорию, что если мужчина любит женщину, ему хочется ребенка женского пола, как бы ее продолжение, но я ему не верю... Знаю, то любит, но... Его форма любви идеально притирается к моей, мы составляем то единое механическое целое, что скрежетом своих шестеренок способно свести с ума самого здравомыслящего человека. Друзья, обожающие нас поодиночке, откровенно протестуют против нас вместе, изнемогая под тяжестью нашей антигармонии. Поэтому, ни к кому из приятелей мы не ходим вдвоем, сбегая из города или запираясь в моей квартире, чтобы измучать себя вдребезги, до ржавчины в интимных местах. Иногда я думаю, что мы железные. Просто некие конструкции, которые укомплектовали на тайном заводе, обучив, на какие зоны надо воздействовать, чтобы через многочисленные коленвалы в действие запускался некий цикл удовольствий, и, выпустив в тираж, запрограммировали найти друг друга и бесконечно проверять прочность незаменимых деталей. Мы стыдимся друг друга. Более нелепое сочетание, чем я и он - трудно измыслить, мировой закон сочетаемости закрывает глаза ладонью, стоит нам издалека увидеть друг друга, но это вынужденное кокетство пресловутой совместимости, нас ни чуть не смущает, как не смущают толпы людей, времена года, погодные явления. Нас бросает друг к другу, и если любовью нельзя заняться сразу, мы начинаем говорить друг другу колкости, гадости, иногда непростительные, и несемся, несемся, сквозь взвесь ассоциаций, куда-то, где наши нагие души, корчась от дискомфорта, поджидают наши же тела, разбросанные на кровати, комкающие постельное белье, и выкрикивающие хриплыми голосами страстные лозунги.
Вот уже пять лет никто из друзей не знает о нашей связи. Некоторые, наиболее безразличные к нам, догадываются о чем-то смутном и неизбывном, происходящем между нами, но тут же пугаются своих догадок, потому что все-таки хорошо к нам относятся, и, по их мнению, ничего страшнее ни с ним, ни со мной произойти не может. Ну а мы вяло скрываем, нет, не потому, что щадим близких людей, во всем, что касается нас, о людях, близких или далеких мы вообще не заботимся, мы скрываем ради собственного удовольствия, упиваясь остротой постыдной тайны, хотя почему же постыдной? Наверное так проще... Так удобней, никого не вмешивать, ни с кем не советоваться, никому не поверять сердечных тайн, хотя, если у меня спросят прямо - я так же прямо отвечу, и, поэтому, у меня никто ничего не спрашивает, боясь моего утвердительного ответа. Мы все вмещаем в себе, не вынося на суд общественности ничего, кроме страстных перебранок по любому поводу, если " случайно " оказываемся в общей компании. От нас быстро устают: " Ну вот, опять началось, поимейте совесть, сколько можно, это уже неприлично, заткнитесь оба, у вас маниакальные идеи соперничества, вы несовместимы, вас нельзя пускать в приличное общество " ... Не знаю, что о нас говорят " за глаза " , да и не хочу знать, потому что на это прийдется реагировать, как-то проявлять себя, а мне нет нужды. Обычно нас быстро рассаживают " за разные парты " , как школьников, мешающих вести урок, и мы расстаемся без сожаления. В наших отношениях нет боязни потеряться, не найтись, нет страха неудач и срывов, измен и ревности...
Кстати, я пыталась ему изменить легко и целенаправленно, и каждый раз хохотала в подушку, глядя, как незадачливый любовничек в перспективе торопливо снимает штаны. Нечего и говорить, что все попытки были неудачны, я не горжусь этим, для мня не важно, было соитие или нет, ведь грешны не деяния, знаете? А в том, что касается нас - грешного нет. Это грех, в чистом виде, это вызов природе с ее невозможными запретами, царящими в животном царстве. Наше спаривание освобождено от всего, что дарует человеку цивилизация - дикости, морали, нравственности, вульгарности, абсурдности и прочих взаимоисключающих понятий. Это абсолютно черное, начищенное до блеска кривое зеркало злого волшебства, отражающего нас такими, какие мы есть на самом деле, то есть в глазах творца всего этого безобразия, под названием мир...
Надо предположить, что мы счастливы, но откуда же тогда берется мой озноб, мое нежелание видеть его месяцы навылет, когда я забываю о том, что он есть на свете? Откуда моя волчья тоска и нарушения режима, когда цикличность физиологически-духовных процессов неявно напоминает мне о нем отстраненной ненавистью к собственной женственности, начинающей пробуждаться?
Очевидно, это гормоны - маленькие, живые обиженные существа, которые тоскуют по нему все это время, терпеливо набираясь сил, чтобы всей массой надавить на стенки вен, сосудов, артерий, капилляров и прочих внутренних образований, взывая к моему благоразумию...
В этом и есть основная, обиходная глупость этой истории, истории о том, что никогда не сбудется, будет томить, нарушая все законы зависимости. В каждом человеке кроется нечто, чего он избегает, от чего прячется, смывается, находя любой повод, уходя в семью, работу, хобби, излишества, пороки, творчество куда угодно, в любые формы закрепощения, лишь бы не оказаться с этим наедине, когда оно, наступая на пятки грозит неминуемым контактом, потому что оно несет то, сего страшатся больше смерти - свободу. Мне же некуда скрыться, и я бегу к нему. Но именно он н е м о ж е т м н е п о м о ч ь.. .
Ласки - вот средство беспокойное,
К которому несчастная любовь прибегнет,
Чтоб воплотить союз
безрезультатный душ чрез тела...
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Почтительно поздравляю с днем рождения. Примите мои самые-самые теплые пожелания. Целую ручки. Ваш тайный воздыхатель (отставной козы Амалфеи-Амалтеи барабанщик).
|
