На Западе такое христианское понимание власти, однако, подверглось существенному изменению связанному прежде всего с учением о папе, который мыслится не просто как образ и орудие через которое действует Бог, но в полном смысле как представитель и заместитель Христа, получивший от Него в частности право на sacerdotium, imperium и magisterium, которые понимаются почти как вещи (res) в отношении которых применимо частноправовое понятие владения. В соответствии с этим возникает неявное (или даже явное) предположение о том, что "всякая власть от папы", выразившееся во-первых в претензиях римских первосвященников на светское господство и в известной доктрине "двух мечей", а во-вторых, что для нашей темы особенно важно - в создании подчиненной папе учительской (докторской) иерархии в средневековом Университете, иерархии соответствующей власти учительства - magisterium’у.

Понятно, что претензии папы на то, чтобы быть центром всякой власти вызывали недовольство, которое и разрешилось в грандиозном восстании против Рима, которым была Реформация. Общим местом является трактовка происшедшего тогда, как восстания королей против "тирании пап", восстания, которое привело не только к борьбе против необоснованных притязаний Рима, но и к низвержению иерархии (священноначалия) как такового. Реже, однако, обращают внимание на другой момент: Реформация была не только бунтом земных правителей против папской иерархии, она была еще и своего рода "восстанием докторов" - той самой вспомогательной иерархии которая была создана папами в Средние века. Профессор Императорского Казанского университета Ф.Курганов тонко отмечал по этому поводу, что начиная с той эпохи на Западе "расслабленный рационализм заменил идеалы веры. Служителю веры и представителю Христовой власти противопоставлен служитель знания, представитель власти разума - литератор, профессор".

Эти события не были, однако, просто малозначительными "перераспределениями власти" за ними стояли грандиозные преобразования духовного порядка, означавшие с одной стороны распад и крушение на Западе священного порядка, а с другой стороны высвобождение колоссальной энергии пошедшей, в частности, на создание новоевропейской науки, стремившейся к реализации "человеческой власти над природой". Именно в этом контексте следует по-видимому понимать грандиозный замысел лорда-канцлера Англии сэра Френсиса Бэкона по преобразованию наук и посредством этого установления нового "Царства человека", в котором внешняя природа будет подчинена человеческой власти.

Сэр Френсис Бэкон был лорд-канцлером Англии, то есть фактически вторым лицом в государстве, тем именно чиновником через которого осуществлялись особые полномочия королевской власти. Это очень важно. Дело в том, что именно в Англии и именно в ту эпоху положение и священный статус монархии имели совершенно особое значение.

В духовном отношении это особое положение британской монархии выяснилась уже в 30-ые годы XVI-ого века, когда Король Генрих VIII, сохранив иерархическое устройство церкви Англии, тем не менее порвал отношения с Римом, перестав подчинятся Папе. Это было событием исключительного значения. Ведь начиная с этого момента Англиканская церковь выпала из вековой связи с Римо-католичеством, в то же время не вполне присоединившись и к незаконнорожденным отпрыскам последнего - остальным протестантам. Второе часто не замечают, смело (вслед за католиками), считая англикан просто "протестантами". Между тем, по крайней мере, в одном существенном отношении это неточно. Ведь основу "обычного" протестантизма составляет именно отвержение традиционного иерархического ("священноначальнического") принципа как такового. "Классический" протестантизм мыслит Церковь почти исключительно как "невидимое" общество верующих в котором каждый самостоятельно, индивидуально и, вообще говоря произвольно, строит свои "душевные" отношения с Богом. Сначала это приводит к отвержению преемственной от апостолов епископской иерархии, а затем (у более радикальных сект), и к отвержению богоустановленности государственной власти, на почве которого вырастает антииерархический культ "народоправства". Между тем этого-то как раз церковь Англии и не приняла, она осталась не только королевской, но и епископальной.

Король при этом сделался священной фигурой занимающей в сакральном мире Англии место сопоставимое с местом папы в мире римо-католическом. Именно фигура монарха является тем центром, к которому сходятся все власти. Этот особый статус монарха лежит и в основе грандиозного замысла создания Британской империи, а с другой стороны, того "Царства человека", которое хотел построить Бэкон.

Бэкон много раз говорит, что цель предлагаемых им преобразований - установление господства человека над Природой в рамках так называемого им Царства Человека (regnum hominis, the kingdom of man - именно такие имена стоят в подзаголовке "Нового Органона" - 1, с.12, 84, p.157, 85, p. 47, в других многочисленных местах он использует также термины potentia, potestas, imperium; sovereignty, power, а в переписке и выступлениях конца восьмидесятых - начала девяностых годов Бэкон говорит о необходимости развития "province of knowledge", которой он хочет заведовать на благо Короне).

Использование таких выражений Бэконом для характеристики его основного замысла совершенно неслучайно - и само название "Царство человека", конечно, содержит прозрачную аналогию как с Царством Небесным так и с царством земным (монархическим государством). Для лорда-канцлера Англии здесь речь идет о самых фундаментальных вопросах власти, понятых во всей их метафизической глубине.

Идея "Царства человека" и восстановления человеческой власти над природой - ключевая Бэкона и она лежит в основе, фактически, всех принципиальных моментов его грандиозного замысла: от проекта создания научной организации нового типа - "Научного Ордена" - до предельного мистико-теологического обоснования возможности создания новой науки. Но поскольку здесь нет никакой возможности останавливаться на всем этом, я коснусь только одного аспекта: своеобразной интеллектуальной географии, которая появляется у Бэкона в связи с разработкой им идеи научного "царства".

Вообще, произведения Бэконы наполнены огромным количеством "географических" образов. Они часто встречаются и среди иллюстраций к его изданиям первой половины XVII-ого века. Так на фронтисписе прижизненного издания главного произведения Бэкона - Instauratio Magna 1620-ого года, изображен корабль с поднятыми парусами. Он проплывает меж двух колонн, образ которых навеян мифом о Геркулесовых столбах (ср. "О достоинстве и приумножении наук", книга 2; Посвящение к "Великому Восстановлению"). Эти столбы символически обозначают конец земель известных древним, за них они не выходили - и не стремились выходить.

Смысл этого изображения становиться более ясным, если учесть еще то, что, как указывают современные исследователи произведений Бэкона Джулиан Мартин и Вильям Сешенс, оно активно использовалось в контексте символизма испанской монархии, в частности, в эпоху испанского короля и императора Священной Римской империи Карла V. Образ корабля проплывающего меж Геркулесовых столбов, вместе с латинской надписью Plus ultra, противопоставленной средневековому лозунгу Ne plus ultra, как раз указывала на имперскую политику Испании, связанную с открытием и освоением новых земель по ту сторону Геркулесовых столбов ("Нового света"). Отношение этой символики к бэконовскому замыслу станет более понятным, если учесть, что Испанская империя была в ту эпоху основным оппонентом и образцом для подражания империи Британской, над усилением которой немало потрудился Бэкон.

Аналогичные образы многократно встречаются у Бэкона и непосредственно в текстах его произведений. Так например, начало Предисловия к "Великому Восстановлению...", повествует о том что "и у наук есть свои роковые пограничные столбы", за которые теперь надо выйти - это место может считаться прямым пояснением к гравюрам на обложках. В афоризме XCII книги 1 "Нового Органона" Бэкон сравнивает себя с Колумбом, а в афоризме CXIV - новые научные открытия с Новым Светом.

Те же "имперско-географические" мотивы мы встречаем и в трактовке, кардинальной для Бэкона идеи восстановления "Царства человека". В главе 1 книги 4 трактата "О Достоинстве и Приумножении Наук" (первой части "Великого Восстановления") он говорит: "...наша труба зовет людей не ко взаимным распрям или сражениям и битвам, а наоборот к тому, чтобы они, заключив мир между собой, объединенными силами встали на борьбу с природой, захватили штурмом ее неприступные укрепления и раздвинули (насколько великий Господь в Своей доброте позволит это) границы человеческого могущества (fines imperii humani).". В "Новой Атлантиде" от лица представителей замысленного Бэконом "научного ордена" Дом Соломона сообщается: "Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природой (the enlarging of the bounds of human empire), покуда все не станет для него возможным". Можно привести еще целый ряд цитат такого рода.

Во всех этих фрагментах, таким образом, сильно проявляются два момента: во-первых сопоставление желаемой власти над природой с имперской властью в государстве, а во-вторых, выделение именно географического аспекта этой власти, аспекта связанного с начертанием, расширением и переходом границ.

И это, конечно же, не случайно: как я указал выше, проект создания новых наук является для Бэкона в конечном счете монархическим предприятием: новосоздаваемую иерархию ученых - открывателей и изобретателей нового, иерархию, которая ставится лорд-канцлером Англии выше старой "иерархии докторов" которые только учат и повторяют старое, он подчиняет сакральной фигуре Короля.

Король же - Rex - это в частности тот, кто проводит, охраняет и расширяет границу. В свете вышесказанного это соображение помогает нам понять почему первый этап "Великого Восстановления наук" у Френсиса Бэкона посвящен "Разделению наук" (как это называется в Предисловии к "Instauratio Magna", посвященном королю Якову I) или Descriptio Globi Intellectualis (название отдельной работы 1612-ого года).

В описании целей этого этапа встречаются уже знакомые нам образы. В упомянутом Предисловии он между прочим пишет (перевод Н.А.Федорова): "....мы не пренебрежем тем, чтобы совершить плавание вдоль берегов унаследованных наук и искусств и мимоходом внести в них кое-что полезное. Но при этом мы дадим такое распределение наук, которое обнимет не только то, что уже найдено и известно, но и то, что до сих пор упускалось и только подлежит нахождению. Ведь и в мире разума, как и в мире земном, наряду с возделанными областями есть и пустыни". Заканчивает это свое рассуждение он следующим высказыванием: "...мы хотим не измерять эти области умом, как авгуры, чтобы найти в них предзнаменования, но войти в них как вожди, и только в этом видим заслугу".

Речь здесь идет таким образом не просто о новой "классификации наук", как думают историки философии, которые стремятся ловко вставить Бэкона в до боли знакомые школьные "родословные" философов, идущие от Платона и Аристотеля до Маркса и Поппера. Речь идет о чем-то гораздо более существенном - о разграничении на новом "Интеллектуальном глобусе" областей владения, распределяемых в рамках того самого "Царства человека", о котором я говорил выше. Лорд-канцлер Бэкон создает здесь новую интеллектуальную географию, заслонившую для большинства наших интеллигентов более древнюю сакральную географию, также сопряженную с действием определенной духовной власти.

В заключение мне хочется еще высказать одно соображение по поводу того почему Globus Intellectualis у Бэкона является именно "глобусом", то есть шаром. На поверхности лежит, конечно, сопоставление с земным шаром, поскольку представления о шарообразности земли были тогда общераспространенными. Это соображение очевидно, но оно не разъясняет почему Бэкон и его издатели избрали именно символ глобуса и эту аналогию с представлениями о шарообразности земли. В конце концов, Бэкон мог нарисовать плоскую карту, или привести сравнение с каким-нибудь вариантом сакральной географии, вовсе не обязательно предполагающей шарообразность. Наконец, не очевидно, почему мир наук подобен именно шарообразной земле, а не чему-нибудь еще.

Мне, кажется, что выбирая именно такой образ Бэкон исходил из идеи полноты и всеобщности власти в "Царстве человека", которое уподобляется именно суверенной и мировой империи. Шарообразность интеллектуального глобуса тогда соотносима с древним имперским символом державы - знака власти который держит в своих руках государь.