Проголосуйте за это произведение |
[ ENGLISH ] [AUTO] [KOI-8R] [WINDOWS] [DOS] [ISO-8859]
Искания и Размышления
Злободневное
Повторно публикуется в день 200-летия Ф.М.Достоевского
11 ноября
2021 года
Впервые опубликовано 19.05.99
Р
усской философии нет. В западном или, точнее, в античном понимании, как логически стройной системы взглядов - - нет. Вернее, то, что здесь развивалось в этом духе, России не принадлежит. И в этом смысле ничего нового и оригинального русская философия не представляет.Это было бы действительно прискорбно и даже унизительно для русской мысли, если бы не одно немаловажное обстоятельство: дело в том, что философии как таковой вообще нет. То есть, некоторой науки, поставившей своей целью объяснение человека посредством хотя бы и очень длинной цепи логических рассуждений и достигшей на этом пути мало-мальски значительных результатов, такой науки не только в России, но и нигде не создано.
Тем не менее, мы попытаемся все-таки доказать, что
русская философия, а точнее нравственная философия, существует, и основателем ее является Федор Михайлович Достоевский.Доказательство от противного.
После отпадения от философии, натурфилософия как естественная наука достигла ошеломляющих успехов. За 300-400 лет физика, химия и биология смогли не только проникнуть в глубочайшие вопросы мироздания, но и прокормить человечество. На чем основаны такие результаты? Оказалось, мир, окружающий человека, устроен таким чудным образом, что в основании всякой современной теории лежит нескольких основополагающих уравнений, из которых огромная научная масса выводит множество полезных практических приложений. В сущности, физические, например, уравнения -- суть некоторые высказывания, то есть некая логически связанная последовательность слов. Поразительно, что наш Мир устроен именно таким примитивнейшим образом. Гораздо вероятнее, чтобы устройство мира не поддавалось никакому упрощенному языку. Однако мы имеем дело как раз с невероятным миром. Это обстоятельство в свое время подметил А.Эйнштейн. В письме к М.Соловину он писал:
"Вы находите удивительным, что я говорю о познаваемости мира (в той мере, в какой мы имеем право говорить о таковой), как о чуде или о вечной загадке. Ну что же, априори следует ожидать хаотического мира, который невозможно познать с помощью мышления. Можно (или должно) было бы лишь ожидать, что этот мир лишь в той мере подчинен закону, в какой мы можем упорядочить его своим разумом. Это было бы упорядочение, подобное алфавитному упорядочению слов какого-нибудь языка. Напротив, упорядочение, вносимое, например, ньютоновской теорией гравитации, носит совсем иной характер. Хотя аксиомы этой теории и созданы человеком, успех этого предприятия предполагает существенную упорядоченность объективного мира, ожидать которую априори у нас нет никаких оснований. В этом и состоит "чудо", и чем дальше развиваются наши знания, тем волшебнее оно становится. Позитивисты и профессиональные атеисты видят в этом уязвимое место, ибо они чувствуют себя счастливыми от сознания, что им не только удалось с успехом изгнать Бога из этого мира, но и "лишить этот мир чудес". Любопытно, что мы должны довольствоваться признанием "чуда", ибо законных путей, чтобы выйти из положения, у нас нет. (Курсив мой. -- В. Л.) "
Перед этим поразительным, чудесным успехом логической программы, продемонстрированным естествознанием, совершенным провалом выглядит ее приложение в науках о человеческом сознании. За две с половиной тысячи лет (срок, впрочем, сам по себе не такой уж и долгий) от Аристотеля до Сартра западная философия прямиком прошагала в тошнотворно-мертвенный тупик, в котором нет никакой возможности занять определенную точку зрения. С одинаковым правом вы можете считать, что весь мир, включая человека, -- результат игры воображения, или наоборот, мир -- объективная реальность, фотографируемая, осязаемая, кусаемая и т.д. и т.п.
А, собственно, мог ли быть иной результат? Могла ли наука или научный метод объяснить человека? Причину этой неудачи прекрасно вскрыл и М.М.Бахтин, но об этом позже.
Вот что по этому поводу писал человек, который ввел в обиход понятие неэвклидовости и, по выражению А.Эйнштейна, оказал самое на него сильное влияние, писал более ста лет назад:
"Мы вполне поверили, да и теперь еще верим, что положительная наука вполне способна определить нравственные границы между личностями единиц и наций (как будто наука, - если б и могла это она сделать, - может открыть эти тайны раньше завершения опыта, то есть раньше завершения всех судеб человека на земле )" (Ф.М.Достоевский "Мы в Европе лишь стрюцкие").
Как
пишет Бердяев, Достоевский был не просто гениальным писателем, но очень умным человеком (что, конечно, не одно и тоже). Сколько в этой фразе смысла -- от космологической проблемы начальных условий Коши до Библейских откровений.Итак, в чем же состоит философия Достоевского? Да и есть ли она вообще? Существование таковой можно доказать от противного (в обоих смыслах, последнее как раз и спасет нас от логических схем).
То и дело раздаются голоса о том, как бы нам избавиться от Достоевского? Вот, например, показательный пример, приводимый В.Розановым:
" -- Нужно преодолеть Достоевского, -- это взял темою себе в памятной речи, посвященной Достоевскому, в Религиозно-Философском собрании (Должно быть, в 1913 или 1914 году) -- Столпнер(*). -- Диалектика, философия и психология всего Достоевского... такова, что пока она не опрокинута, пока не показана ее ложность, дотоле человек, русское общество, вообще Россия -- не может двинуться вперед..
."Я уж не говорю о наскоке А.М.Горького против "достоевщины" или известных высказываниях В.И.Ульянова-Ленина.
Приведу совсем свежие примеры из наших современников. Вот, например, показательный крик души из
романа современного властителя умов В.О.Пелевина: "О, черт бы взял эту вечную достоевщину, преследующую русского человека! И черт бы взял русского человека, который только ее и видит вокруг!"Чем-то же помешал Федор Михайлович нашему безусловно умному прозаику.
Но вот еще одно мнение, из эссе
Татьяны Ахтман: "Так, вряд ли можно назвать Россию, которую, по словам Тютчева, "умом не понять, в которую можно только верить" -- цивилизацией. Россия -- социальное явление, существующее по иному принципу, в котором "разумная жизнь" не самоценна, а зависима от декларативной национальной идеи, а значит, ущербна, что, увы, подтверждено исторической безысходностью: "хотели как лучше, а вышло как всегда". Пресловутая "духовность" русского народа скорее похожа на душевный недуг, истории которого подчинена вся ее литература. На путанице в понимании духовности и психики в сознании людей вырос образ "большой души", списанный с клинических психопатов автором гениальных детективных романов из русской жизни Ф.М. Достоевским. Его признание национальным философом и духовным отцом России обходится непозволительно дорого. "Последних два высказывания -- это совсем уж свежее из 1996-1997 годов. Вообще, так или иначе, видно, существует что-то связанное с Достоевским, что-то очень важное, иначе откуда такой напор в течении ста лет? Причем, это что-то заведомо глубоко русское, неискоренимое, значительное -- настолько, что применяются глаголы "преодолеть", "избавиться" и проч. Давайте же разберемся, отчего нас призывают отказаться.
Плюрализм или полифония?
Быть может, первым, кто сформулировал самую главную идею Ф.М.Достоевского, был М.М.Бахтин. Правда, в первых своих работах о Достоевском, Бахтин в основном исследовал литературный метод писателя. Именно Бахтин подметил главное открытие Достоевского в литературном жанре, не совсем удачно (в чем он сам признавался) названное полифонией. Именно полифония, а не психология или детективный сюжет, о чем писали все предыдущие исследователи (включая таких виртуозов жанра как Зигмунд Фрейд) является ядром литературной революции, совершенной Достоевским, завершившим историю монологического романа. Но было ли это открытие только литературным? Не являлась ли полифония чем-то большим, нежели техническое литературное средство? Несомненно, да. Это понимал сам Бахтин, и именно поэтому возникли замечательные его работы "Искусство и ответственность" и "Философия поступка". Да и все философское наследие Бахтина говорит о том, что он не только понимал значение Достоевского как философа, но и пытался всегда придерживаться этой самой философии.
Итак, чем же может быть полифония в общечеловеческом смысле? Почему она возникла в России? И что она такое за штукенция?
Бахтин подметил еще одну важную особенность творчества Достоевкого - практически полное отсутствие крылатых фраз. Кроме красоты, которая спасет мир, к месту и не к месту употребляемой то здесь, то там, вы ничего и не вспомните. Поразительно, сколь мало Достоевский придумал в этом смысле по сравнению, например, с Грибоедовым, Гоголем, не говоря уж о западных эквилибристах типа Ларошфуко. Неужели от скудости литературного таланта или неумения формулировать коротко и ясно? Или из-за постоянной спешки вечно бедного, не вылезающего из долгов писателя? Как же так, такой талант, а не смог?! Вот, например, в двадцатом веке таких литераторов полным-полно -- Хармс, М.Булгаков, Ильф и Петров, и т.д. Или Достоевский не был склонен к парадоксам, -- этим зернам любой крылатой фразы? Отчего его герои говорят так длинно и путано, будто из кожи вон лезут, только бы их не поняли правильно?
Да, не мог! Да, делал так, чтобы не дай Бог не поняли! Да, не умел, не хотел и не желал! Да, не перекладывал на своих героев ответственности за сказанное.
Что же это за странное нежелание, что это за русская разухабистость, несдержанность и порывистость? Глянь, просвещенная Европа строит логического человека, а Федор Михайлович вместе со своим подпольным героем все язвит да усмехается, да тут же берет свои слова поминутно назад! Скоморошество какое-то сплошное или мениппея, Господи прости. (Вы чувствуете, я потихоньку перехожу на полифонический стиль, но пока рановато, так как пишу в основном для европейцев по духу, по стилю мышления, по призванию. Нет, Бахтин, часто сожалел, что ему приходиться писать о полифонии, оставаясь в рамках европейского монологического метода. В этом, кстати, беда Бахтина: он пытался сидеть сразу на двух стульях, чем, впрочем, и я сейчас занимаюсь).
Однако переберемся на Европейский стул. То есть Аристотелевский. Вот что пишет М.М. Бахтин в работе "К философии поступка":
"Поскольку отвлеченно-теоретический самозаконный мир, принципиально чуждый живой единственной историчности, остается в своих границах, его автономия оправданна и ненарушима, оправданы и такие философские специальные дисциплины, как логика, теория познания, психология познания, философская биология, которые пытаются вскрыть теоретически же, т.е. отвлеченно-познавательным образом, структуру теоретически познаваемого мира и его принципы. Но мир как предмет теоретического познания стремится выдать себя за весь мир в его целом, не только за отвлеченно-единое, но и конкретно-единственное бытие в его возможном целом, т. е. теоретическое познание пытается построить первую философию (prima philo-sophia) или в лице гносеологии, или [2 нрзб.] (биологических, физических и иных разновидностей). Было бы совершенно несправедливо думать, что это преобладающая тенденция в истории философии - это специфическая особенность нового времени, можно сказать только XIX и XX вв."
"Участное мышление преобладает во всех великих системах философии, осознанно и отчетливо (особенно в средние века) или бессознательно и маскировано (в системах XIX и XX вв.). Наблюдается своеобразное улегчение самого термина "бытие, "действительность. Классический кантовский пример против онтологического доказательства [?], что сто талеров действительных не равны ста талерам только мыслимым, перестал быть убедительным; действительно, исторически единожды наличное в определенной мной единственным образом действительности несравненно тяжелее, но взвешенное на теоретических весах, хотя бы и с прибавлением теоретического констатирования его эмпирической наличности, в отвлечении от его исторически ценностной единственности, едва ли окажется тяжелее только мыслимого. Единственное исторически действительное бытие больше и тяжелее единого бытия теоретической науки, но эту разницу в весе, очевидную для живого переживающего сознания, нельзя определить в теоретических категориях."
"Теоретический мир получен в принципиальном отвлечении от факта моего единственного бытия и нравственного смысла этого факта, "как если бы меня не было", и это понятие бытия, для которого безразличен центральный для меня факт моей единственной действительной приобщенности к бытию (и я есмь) и принципиально не может ничего прибавить и убавить в нем, в своем смысле и значении оставаясь равным себе и тождественным, есть я или меня нет, не может определить мою жизнь как ответственное поступление, не может дать никаких критериев для жизни практики, жизни поступка, не в нем я живу, если бы оно было единственным, меня бы не было."
Чего, спрашивается, здесь Бахтин наводит тень на плетень? Да пытается следовать Ф.М., а следовать ему в форме монологической статьи невозможно. Вот как выглядит мысль проводимая Бахтиным, на западном языке. Представьте себе, что вы работаете в рамках формальной логики и пытаетесь вывести закон человека. В логической методе вы обязаны сформулировать некую формулу человека, чем, собственно, с изначальных античных времен занималась европейская философия. Итак, у вас есть такая формула (она может быть и длиной в несколько томов, а может быть в одной красивой фразе типа - "человек звучит гордо"), например, такое высказывание
Z = X +iY
Следите внимательно, речь идет не просто о формуле. Это может быть большой труд "Капитал", или "Этика" или "Приключения Кандида". А может быть и E = mc2. Положим, вы ее открыли, и она объясняет всего человека. Она настолько хороша и объективна, что ее подхватили массы, и она живет сама по себе, то есть как бы без автора. Например, как закон всемирного тяготения: камни падали всегда вниз и до человека, и до конкретно меня, и дальше будут падать вниз. Закон всемирного тяготения не зависит ни от "меня", ни от "него", от "Ньютона". Следовательно, меня-то там любимого не содержится! Вот, положим, помру я, и что же -- Луна с орбиты соскочит, или закон сохранения энергии нарушится!? Вряд ли. Следовательно нет меня в той формуле. Следовательно, нельзя теорию человека от личности отрывать. Причем не просто там от человека вообще, а именно от конкретного меня.
Конечно, это вовсе не означает победу релятивизма или солипсизма. Мир вовсе не повисает в безвоздушном пространстве моего воображения. Мир очеловечивается. Признается, что человек не сводится... (крылатая цитата прилипла). И здесь неизбежно возникает вопрос веры. Потому что несводимость человека к теории может быть признана только после признания (нелогического) абсолютной Истины.
Итак, любое конкретное высказывание, претендующее на объяснение человека, не может быть оторвано от высказывающего. Но как это сделать в философской статье? Трудновато. Вот в записках из подполья -- пожалуйста, а еще лучше -- в романе. Но каким должен быть этот роман. Ведь романы пишут люди, а не герои романов. И здесь выходит на первый план полифония. Для чего герои Достоевского так необузданны, так несговорчивы, так живы? И тут мы должны отличить полифонию от плюрализма, который, в сущности, сводится к монологичности. Монологический роман -- это роман, в котором герои (они могут быть даже очень разными и разделять разные убеждения) на самом деле подчинены авторской воле. Читая такой роман, вы чувствуете, как автор гнет свою линию, претендуя на абсолютное знание в созданном им мире. Другое дело -- полифонический роман. Грубо говоря, полифонический роман строится "по образу и подобию". В полифоническом романном мире живут люди, наделенные свободой воли. Но, чтобы создать такой роман, автор должен уметь входить в
положение. Не умом, не логикой, не признанием примитивного плюрализма: у тебя есть свое мнение, и я признаю право его иметь, но останусь все-таки при своем. Не то и не так в полифонии. Полифония -- это когда автор не просто констатирует разность взглядов, а сам, лично, влезает в шкуру чужого миропонимания, то есть относится к другому чувствительно. Ему жалко, говоря русским языком, героя, ему жалко его души, его тела, его взглядов, он готов пожертвовать собой и не просто признать формальное право -- слиться, вочеловечиться, что и называется ответственностью автора. Что же скажете вы -- какая же тут абсолютная Истина если каждый станет своей точкой зрения жертвовать ради какого-то там сочувствия. Да в том и состоит абсолютная Истина -- в действии, в этом акте сочувствия, в желании понять другого. а не услышать и хмыкнув отойти в сторону со своей личной селедкой! А быть может, даже и пойти за него, другого, на страдание.Теперь ясен и ответ, отчего в полифоническом романе вы не встретите красивостей в виде крылатых фраз. Все это -- стигматы монологического взгляда на мир. Все это ужасное обезъянничание с формальной логикой, все эти попытки выработать формулу без автора, то есть без человека.
Русская полифония или западный плюрализм?
Эта странная мысль о том, что в бедах России виноват Достоевский, бесконечно далека от действительности. Трагическая ирония последних ста лет русской истории свидетельствует, что самым непринятым и непонятым в России писателем был и остается Ф.М.Достоевский. Ведь речь идет не о школьных учебниках, выхолащивающих все живое из его наследия, речь идет об идеях. Именно наша либеральная интеллигенция конца прошлого и начала этого века отвергла Достоевского и возглавила (по незнанию, а кто и по знанию) кровавую идеологию, в которой все дозволено. Конечно, избавиться от Достоевского не так просто. Всегда были люди, понимающие причины и корни, и были те, кто корней этих не видел. Последние несравненно крикливее и инициативнее. Их оружие чугунная логика, подаренная нам, кстати, Аристотелем. (Прекрасно работающая в науке и мало полезная в понимании человеческой души). Но то, что называется Достоевским, к счастью, неистребимо (вопреки 70 летнему воспитательному процессу). К счастью, Достоевский -- это не тройка психопатов, ведущих богоборческие споры. Достоевский - это философия души - всемирной русской души, как это ни напыщенно звучит. Достоевский воспроизводится в мире.
И не только путем включения его трудов в обязательные курсы университетов и колледжей, наряду с Шекспиром, Гомером, Спинозой и проч. Он воспроизводится в обычных людях. Его помнят, читают.
Расскажу две истории, может быть, и не характерных, но с моей точки зрения очень показательных. Как-то, будучи в командировке в Италии, я возвращался на электричке со своего доклада в Миланском университете. Был час, что называется, пик. Усталые пассажиры потихоньку кемарили, не обращая внимания на поразительный для русского глаза пейзаж за окнами. А мимо пролетали живописные картины альпийского предгорья и где-то вдали сверкали ледниковые вершины высоких Швейцарских Альп и сам Монблан. Я, конечно, прилип к окну и думал о том, что здесь, лет сто назад, быть может, именно в этом самом месте Федор Михайлович вместе с Анной Григорьевной спускались пешком из Швейцарии в надежде поселиться в более дешевом и теплом Милане и дописать вторую часть романа "Идиот". И мне показалось, что в такой-то блистающей красоте, в этом безмятежном европейском ландшафте, уже наверно никому никакого дела не то что до Достоевского, а и вообще до наших проклятых вопросов быть не может. Я даже повернулся, чтобы взглянуть на пассажиров, этих жителей возращенного рая, позабывших давно о страдании.
Напротив сидела итальянка неопределенного возраста с дешевой книжонкой в руках. Я пытался заглянуть в ее лицо, в глаза, понять что за мысли могут быть у обитателей рая земного. Но она упрямо смотрела в книгу, не отрывая от нее глаз. Ну думаю, дай познакомлюсь, огорошу: мол, из России, мол, поражен и восхищен, но все же, господа, здесь сто лет назад пропехал пешочком сутулый постаревший человечек, быть может, шел и сцену продумывал, как там Рогожин в подъезде с топором стоит. Или как мечется Лев Николаевич Мышкин вокруг рогожинского дома в поисках исчезнувшей Настасьи Филлиповны. Не до Монблана, понимаешь, русскому человеку, ну и, соответственно, не до русского человека Монблану! Так хотелось заговорить, да и женщина была приятная, и ехать еще минуток двадцать. Но после вспомнил американский фильм "Братья Карамазовы", где битый час скачет по экрану бритоголовый Дмитрий, почему-то в казачьей бурке с газырями, и чуть ли не с кинжалом за поясом. Я все ждал, когда же появится чемодан с долларами, и точно - в Мокром, в последней сцене, Дмитрий-таки достал кошелек и стал разбрасывать деньги налево и направо, без всяких переносных смыслов. Вот, наверное, здесь и плакал американец. Впрочем, чего ж, Ломбардия вокруг, а не Вирджиния, может, поймут все-таки. И тут вспомнил Марчелло Мастраяни в фильме по "Белым ночам". Все не то. Вместо Питера - Венеция, вместо трагической философии мечтателя, сентиментальная история. В общем, не решился и опять уткнулся в Монблан невидящими теперь глазами. Да и Монблан скрылся за близкими, лысеющими зимой вершинами альпийского предгорья. Вскоре и станция конечная подоспела -- Комо называется, три километра до Швейцарской границы. Горы, озеро, фуникулер. Тихая неторопливая жизнь. В такие места в прошлом веке на душевные лечения русский человек ездил, те же Мышкины-князья. Короче, встает моя попутчица, сворачивает книжонку и тут я читаю : Теодор Достоевский "Записки из подполья" (на итальянском, конечно). Нда...
Едем дальше. В прошлом году возвращаюсь из Италии, крюком, под Монбланом, через Францию и Германию. Уж очень я люблю, господа читатели, на автомобиле по Европам колесить. Места знакомые. Под Безансоном, вместо зелени и гор, красное и черное превалирует. Остановились в придорожном ресторанчике поужинать. Холмы, поля, провинция. Меню, как полагается, читаем, потому что французский придорожный ресторан -- не Макдоналдс, - за пять долларов не покушаешь. А заведение серьезное, официанты в черном, свечи в хрустале, мебель красного дерева. Нет, думаю, дороговато будет русскому автомобилисту ужинать в ресторане. Уже собрались уходить, вдруг смотрю, на стене, где лестница, портрет Достоевского работы Перова, причем не репродукция, а натуральное масло. Правда, краски необычные -- очень смелый мазок. Нда, сажусь напротив, подходит хозяин заведения. Отчего, спрашиваю, в таком заброшенном глухом уголке Европы неуместный портрет, да и почему маслом? Оказывается, хозяин -- ужасный поклонник Федора Михайловича, а портрет специально заказал по фотографии, как он думал. Достоевский, говорит, для меня - родной человек. Ну уж я ради такого случая не пожалел франков -- отужинал в кругу русских людей.
Так о чем это мы? Все-таки есть какая-то всемирная правда в героях Достоевского. И правда эта, по моему частному мнению, состоит в особом бережном отношении к чужому сознанию. В желании одеться в чужие одежды. Нет тут и следа демократических идеалов -- холодного равнодушного плюрализма. Но и тем более нет здесь и ницшеанского монологизма -- этого пустотного романтизма несуществующего сильного человека. Однако какой-нибудь логик может спросить -- какая же тут философия и система взглядов, тем более, что и философия не отрицает этики как важного раздела. Да в том-то и дело, что этика не может быть частью философии. Вот наоборот -- пожалуйста. Философия, основанная на постулатах и логической системе, обречена. Во-первых, по чисто формальным соображениям. Логика изначально ущербна, в силу, например, теоремы Геделя. Но дело не в формальностях. Дело в фундаментальных основаниях. Признание логического человека неизбежно ведет в пустоту солипсизма.
Тупиков ость западной философии особенно болезненно переживалась в пятидесятые годы нашего столетия, когда западный человек лихорадочно стал искать выход из тупика во всякого рода восточных мотивах. Отсюда все эти Кроули, Хаббарты, Судзуки и проч. чайки по имени... Повальное увлечение мистикой и мистицизмом, финалом которого стал кактусовый бред Кастанеды. Кстати бред очень логический, подкупающе логический -- и потому он и действует на логического человека. Раз нет абсолютной Истины и не ясно, как ее вочеловечить, следовательно, нужно найти в пространстве идей некое место, хотя бы и абсолютно пустое, оградить его таинственностью и неприступностью, а дальше, глядишь, под напором внешнего давления бесцельной окружающей жизни полетят в пустотную точку ищущие души. Но в сущности, как это не парадоксально, восточная философия или индейская, удивительно похожа на европейскую. И та, и другая отталкиваются от признания логики как первопричины. И та, и другая отрицают абсолютную Истину.
Восточные дзэнские коаны намертво сцеплены с аристотелевской логикой, точно так же, как карикатура связана с предметом насмешки. Алогичность дзеновского метода повторяет с точностью до наоборот жесткую логическую европейскую цепь. Уберите логический мир европейца ( читай, нормальный, прагматический мир японского крестьянина) и дзен исчезнет, как дурной сон. Парадокс без логики невозможен. Кстати, это еще понимал Аристотель.
И точно так же, как нет логического обоснования человека, нет и антилогического обоснования. В сущности, между этими двумя полюсами лежит весь спектр -- от Блаватской до Кастанеды. Только они уже больше напоминают научные попытки графоманов. В сущности, взлет научно-технической мысли двадцатого века сослужил нехорошую службу восточным увлечениям запада. Это была реакция, своеобразное кружение голов. Для одних, кто не смог приложить себя к естественнонаучной деятельности, это была реакция против блистательного триумфа техники. Говоря языком шестидесятников, лирики возревновали к физикам. Отдайте нам Луну обратно. Ну не отдаете, так знайте - нет вашей Луны, а есть наша Луна - мистическая, душевнобольная. Даешь полет к нашей Луне! И полетели кто куда. Другие, тоже от кружения голов, настолько поверили во всемогущество науки, что стали из нее делать религию.
Нет господа, если из "А" вытекает "Б", а из "Б" вытекает "С", то из "А" не вытекает "С". Не вытекает, если не по-человечески, если кто-то страдает, или кому-то больно, не вытекает, и потому человек не сводится... Вы, конечно, можете возразить, мол, и логики бывают разные, и, мол, неизвестно, что математика выдвинет в недалеком будущем. На это отсылаю Вас к цитате из Достоевского.
Русская "физика"
Хотя формальная логика в естественных науках достигла головокружительных результатов, думаю, что уже в недалеком будущем она столкнется с весьма необычными проблемами, по сравнению с которыми кризис классической физики XIX века покажется чем-то вроде игрушечной головоломки типа "Кубик Рубика". Определенные подозрения по этому поводу чувствуются в цитате А.Эйнштейна, приведенной в начале статьи. Подозрение это укрепляется, если мы сравним угрожающую скорость, с которой человечество познает природу, с возрастом той же природы. Я далек от мысли заниматься здесь анализом возможных путей выхода из назревающего (а по моему скромному мнению, давно назревшего) кризиса научной картины мира, но хочу вместе с вами пофантазировать. Вернее даже, попытаться проиллюстрировать, как может работать русская философия в области, ей как бы совершенно чуждой, то есть в области естественных наук. Это будет не гипотеза, а лишь популяризаторская аналогия. Когда-то мой научный руководитель, Я.Б.Зельдович, пропагандировал весьма странный метод популяризации - объяснение простого более сложным. Такой, "поперечный" метод привел его к написанию замечательных популярных статей с названиями "Как квантовая механика помогает понять классическую физику" и подписанных псевдонимом П.Парадоксов. Правда, я как раз попытаюсь уйти от парадокса, намертво связанного с той же железной логикой. Кантовский эксперимент со ста талерами, переведенный из философской плоскости в нравственную - вот наш русский путь. Представьте себе группу экспериментаторов, собравшихся проверить такое чудное предположение - могут ли фундаментальные законы физики иметь нравственную окраску, или по-другому: зависят ли результаты опыта от психологического, нравственного и какого еще хотите состояния людей, производящих этот самый опыт? Очевидно, ожидаемый эффект будет в нормальных условиях бесконечно малым, иначе его бы уже давно открыли. Следовательно, опыт нужно ставить при особых, драматических, лучше даже трагических обстоятельствах. Ну какой это может быть опыт? Возьмем один из тех классических физических экспериментов, фундаментальным образом повлиявших на все развитие наших взглядов о природе, а именно, эксперимент Галилея по бросанию тел различной массы с вершины Пизанской башни. Как известно, проводя эти эксперименты четыреста лет тому назад великий итальянец установил, что (вопреки Аристотелю) все предметы, независимо от их массы, химического состава, биологического свойства и проч., и проч., падают всегда с одним и тем же ускорением. Впоследствии это замечательное свойство было названо А.Эйнштейном принципом эквивалентности и положено в основу его общей теории относительности. Теперь, в XX веке, космология нашего мира зиждется именно на теории Эйнштейна.
Итак, группа экспериментаторов, наших простых бывших советских людей, со своими биографиями, со своими проблемами, со своими взаимоотношениями в одном из полуразрушенных перестройкой академических институтов собирается ставить этот самый эксперимент. Для начала воспроизводится Пизанская башня, желательно в натуральную величину (принципы научного эксперимента требуют максимального сохранения условий оригинального опыта). Далее, экспериментаторы вступают друг с другом в сложные психологические связи, как это всегда бывает в научных коллективах, от банального любовного треугольника, до шекспировских коллизий -- быть или не быть. (Кстати, сам-то Галилей работал при не менее простых обстоятельствах -- святая инквизиция, семейные дрязги, дочь, пишущая доносы на отца святому папе римскому и проч.) И все это на фоне развала страны, переоценки ценностей, потери жизненных целей и главной, быть может, потери -- оснований своей собственной жизни. Между тем выясняется - что да, вопреки предположениям нравственной философии, результаты бросания все время сводятся к банальному галилеевскому принципу, и создается впечатление, что природа плевать хотела на то, что экспериментаторам позарез необходимо опровергнуть Галилия и всю современную картину мироздания в его лице. Почему так надо? Ну например, представьте себе, что от положительного ответа зависит жизнь одного ни в чем не повинного, косвенного лица, имеющего все-таки родственные узы с женским представителем научного коллектива. Это может быть обманутый муж, причем не только женой, но и государством, например, пославшим его на кавказскую войну, а может быть, и ребенок, украденный для выкупа. Бред, скажете - конечно, бред, но вполне жизненный. Добавьте к этому любовь, вначале нашу, пошлую, между делом, а после перерастающую в глубокое трагическое чувство. В общем, каким-то естественным образом все сводится к тому, что жизнь и судьба невинного лица оказывается возможной лишь в случае опровержения проклятого закона падения. Ну например, дабы усилить побочный нравственный эффект, оказывается, надо бросать не какие-то там пробные тела, а вполне живых людей! Вот здесь-то и может произойти вочеловечивание принципа эквивалентности. Нет господа, не может человек падать так же, как неживой камень! Не может русский человек быть приравнен к одному из камней, он сам - Вселенная, он сам - огромный мир со своими принципами, своей космологией! А если даже и не так, то я сам лично пойду на это, ради спасения, быть может, и врага! Не стоит механика и слезы... И главный герой сам, лично, без помощников, без всяких идей и веры в светлое будущее, без мистического сектантского угара идет "на плаху" ради спасения.
Роман какой-то скажете, а не логическая статья. Да, правильно, именно роман, именно так только и можно в чем-то разобраться, а уж во всяком случае не посредством бесконечно длинной логической цепи.
Достоевский и русская литература XX века
Весь XX век в России прошел под знаком необъявленной борьбы с Достоевским. Особенно в литературе. За исключением двух-трех имен, в уходящем веке вы не встретите писателя, впитавшего полифонию хотя бы в техническом смысле. Быть может, ближе всех здесь к Достоевскому были Куприн, Платонов и, как ни парадоксально, Василий Макарович Шукшин. С одной стороны, это понятно - советские или антисоветские идеалы глубоко чужды полифонии, а с другой, человеку свойственно выбирать простейший монологический путь. В начале века игра со словом, порыв к монологическому идеалу виртуозной отточенности и крылатости полностью задушили редкие ростки живого слова. Как в социальной жизни, так и в литературе верх взяли люди с ярко выраженными монологическими идеалами. Новые кумиры, соревнуясь друг с другом в словесном ремесле, не поняли, не заметили, промотали, почти похоронили в словесной мишуре то, что Достоевский открыл, и то единственное, что Россия могла бы предложить человечеству. Футуристы, имажинисты, символисты, экономисты, нигилисты, народники, эсеры, кадеты, кубисты, декаденты, авангардисты и проч., проч., проч. вплоть до победителей -- большевиков. Иннокентий Анненский, один из отцов русской поэзии двадцатого века, ценивший и понимавший Достоевского, был поэтически извращен и поэтически оболган братьями-поэтами. А ведь это Анненский называл романы Достоевского поэзией! Ему и в голову не приходило, что Достоевский тяжеловесен, зануден, литературно некрасив. Только душевно глухие люди не могут услышать некрасивой красоты языка Достоевского. Немалую роль в этом сыграли наши "звезды", такие как В.Набоков или М.А.Булгаков. В жизни, как и в литературе (что, конечно, не случайно) весь дурной ницшеанский романтизм (не важно, связан ли он с юношеской античностью Пушкина или, опять же, с молодым талантливым зубоскальством Н.В.Гоголя) взял верх над серой жизненной правдой "Шинели". Они вышли из гоголевской Шинели, да так и не вернулись... Малые и средние горки двадцатого века, заслонили уходящий вдаль XIX века русский Монблан. Сатирический, картонный человечек начинает заслонять настоящего человека. Ильф-Петров, Хармс, отчасти Булгаков -- вот наши кумиры, в то или иное время владевшие "прогрессивными" умами. Но как же легко их схватить за руку. Их методы строго противоположны полифонии. Если Достоевский ищет в самом последнем Фердыщенке человека, то эти, наоборот, в любом видят Ноздрева, Варенуху или Выбегалло. Это по героям. А в стратегическом плане -- везде одно -- обычная наша действительность признается не чудом Божиим, а местом либо для серости и безысходности (как у Чехова), либо обиталищем сатирических персонажей. Естественно, писатель при этом всеми фибрами своей души пытается выскочить (или улететь, как у Булгакова, или прорваться за границу, как у Ильфа-Петрова, или соскочить с подножки, как у Пелевина, или телепортироваться, как у многих тысяч других) наружу, в некое идеальное головокружительное место (на Луну, на Марс, в Рио-де-Жанейро, в Иудею, в детство, в "Урал", и еще черт знает куда). Конечно, самому не охота с картонными людьми жить. Да ведь это же он и есть старый добрый романтизм -- хорошо там где нас нет! Вот обратите внимание, как построен роман "Мастер и Маргарита". В реальной Москве, кроме основных героев, какие-то гоголевские типы - дураки, прохвосты, негодяи, преступники. Наоборот, в картинах всяческих полетов и карнавалов - люди вроде нормальные, а в древней Иудее и того человечнее. Вот они -- те самые "рожки" и показались. Чуден мистический реализм, а банален. Мечтатели кремлевские не переведутся никогда. Не случайно и в любимой многими "Чайке по имени Джонатан Ливингстон", написанной совсем по-детски, все куда-то несет героя. А ведь он слеп, он видит стаю, толпу, серость, а не человека. Там не с кем поговорить, некому к плечу прижаться - дык разве ж поговоришь с муляжами. А я вот утверждаю, что нет дураков, негодяев, простаков. Я, по крайней мере, в жизни не встречал человека, который бы думал о себе, что он дурак или негодяй. Это только в монологическом сознании всегда выделяется сложное, интересное "Я", а все остальное употребляется в виде театрального реквизита. Но мир -- не театр. Следовательно, монологический мир не существует.
Заметьте еще важную черту романтического монологизма -- все герои появляются из пустоты. Там нет родителей (если есть, то в лучшем случае картонные фигуры -- алкоголики, воры, или же некие символы, дающие символические имена типа Вавилен), нет братьев, сестер, нет ни малейшего движения души, а сплошная логическая цепь, ведущая в одно и то же место -- пустоту. А отчего так? Если ты не видишь чуда, то ты логически создаешь особый таинственный ящик (в полном согласии с теоремой Геделя), я бы его назвал сосуд Дюара, такой специальный, хорошо защищающий вакуум сосуд и, конечно, непрозрачный. Там внутри пустота, но ты никому об этом не говоришь, да и сам уже не знаешь, что там, и выдумываешь, будто там мистическая, архитипическая, эзотерическая и черт знает какая правда. Но там ее нет - и ничего, кроме попытки к бегству, не выходит. В "Братьях Карамазовых" сходящий с ума Иван пытается преодолеть квадрильон километров. Как вы думаете, куда он пролегает, этот квадрильон верст? Ведь на нашей обычной земле, в наших обычных домах, в обычном последнем Акакий Акакиевиче не разместится этот квадрильон. Но нам дела нет до того. Монблан не виден. За деревьями -- леса, за народами -- человеков не видать. Везде формула. Но расстояния не измеряются десятилетиями. Пройдут, быть может, поколения, и Монблан все равно вырастет, поднимется над причудливым или, точнее, чудным плоскогорьем, называемым литература XX века.
Май, 1999 г.
(*) Б.Г.Столпнер (1871-1967) лектор и переводчик с 1920 г.
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Сказано категорично, но верно.
|
Я недавно написал на научном форуме, что интеллигентный человек, в отличие от неинтеллигентного, знакомство начинает с завышенной оценки собеседника. Не нужно боятся давать фору (я это Вам продемонстрировал и не жалею) и сыпать именами. Известно, что в гуманитарных науках, где нет аккуратной лабораторной проверяемости утверждений (за исключением орфографии), особенно в ходу аргументы "сам дурак", "моя селедка, что хочу - то и творю) и проч. Это естественно только в среде людей неверующих, людей берущих на себя право говорить с позиций истины. Отсюда релятивизм, вкусовщина, "тусовщина", и проч. проч. По большому счету боевитость "тусовок" зиждется на абсолютном неверии в Истину, в то, что когда-нибудь они будут схвачены заруку и им воздасться. Отсюда все крайности и насилие над человеческой душой. Защищая киноведа из Чикаго Вы демонстрируете полное непонимание целей и задач "Русского переплета", в том числе непонимание той планки, которую мы задаем и стараемся придерживаться.
|
Уважаемый Владимир Михайлович! Ваша позиция мне ясна, однако, уверен, в рамках нормально функционирующего Интернета она неосуществима - разве что это будет дискуссионный клуб, в рамках которого будут общаться друг с другом исключительно Юлий, Крупнов, Дворцов и добрейший (во всяком случае, по виртуальной роли) Дедушка Кот. Ну так напишите где-ниудь на видном месте - ну очень ортодоксально-православный сайт. Но какое место тогда в обители христианского смирения отводится такому хаму, как Юлий?
|
Именно поэтому я взял на себя неприятную и не очень престижную работу по составлению комментариев к Вашим сообщениям.
|
|
|
Вот Вы рассуждаете об Эйзенштейне, Мамардашвили, чикагских киноведах, а понять простых вещей не хотите. Ну не хотите - не надо. Тогда просто поверьте - не надо задавать один и тот же вопрос несколько раз. Я же не справшиваю - кто Вы? Пишите о своем. Или обсудите что-нибудь из публикуемого.
|
Странная у нас какая-то переписка получается, которую, наверное, надо бы по электронной почте было вести. Ну да ладно. Давайте на этом и закончим. Мне ведь совершенно все равно, кто такой Юлий и есть ли он вообще на свете. Я сам могу таких парочку Юлиев или анти-Юлиев наплодить, было бы время или желание. Не в этом суть. Суть в том, что ДК был хорошим местом. Когда-то, говорят - еще лучшим. Юлий, реальный или виртуальный - безразлично, всех распугал. Не обращать на него внимания - невозможно, он надоедлив и докучен, как мошкара в летний дождливый день на лугу в Амурской области. Он не признает никаких правил игры. А они просты, как кантовский императив - в Интернете ты всегда получишь от других то, что сам им даешь, что называется, тем же самым по тому же месту. СУществовать он может только благодаря тому, что вы сидите рядом с салфеткой и вытираете ДК. Ну пусть он будет "венский профессор", я не против - ну так объясните ему, что венские профессора (Аверинцев - венский профессор) так себя не ведут. В отличие, кстати, от 99% здешних посетителей я вас с Юлием не отождествляю.
|
|
|
|
|
Существует ли в пространстве возможностей создать в центре московского метрополитена "литературный центр" из трех станций: Пушкинская, Горьковская,Чеховская?
|
Начну с самого простого (хотя для кого-то это покажется полнейшей ерундой). Художественное произведение, например роман, имеет определенные каноны построения именно как художественного произведения. Есть два способа отражения мира в форме образов: тип и символ. Если мы хотим передать реальность ╚как она есть╩, рассказать о достаточно узнаваемом и опосредованном обстоятельствами переживании и связанными с ним идеями и мыслями, то нам не обойтись без концентрированного изложения существа происходящего, например как в романе "Тихий Дон", где идея обретает плоть именно через описание реальных событий, или максимально достоверно изложенных. Даже идея является образом типическим: возвращение Григория на "круги своя", к мирной жизни в тех условиях, которые он изменить не в силах. Символ чаще всего используется там, где речь идет об идеях в их так сказать ╚саморазвитии╩, представленного в качестве сюжета такого повествования. Например, "Сто лет одиночества". Но в реальном произведении нет чистых форм, а есть их причудливая смесь. С перевесом в ту или иную сторону. Романы Достоевского относятся именно символическим по форме, поэтому они ╚коробят╩ вкус читателя привыкшего к описаниям и рассказам о реальных событиях и реалистическим (где психологические особенности отношений не слишком выпячены на передний план) сюжетам. С другой стороны, содержанием может быть как логически сформулированная идея, мысль или достоверно переданное событие, построенное по образу и подобию реального, как оно видится автору, так и теоретическая концепция, то есть когда мысль может быть выражена через систему понятий. Именно к этому и относится противопоставление неполноты и полноты, монологизма и полифонии. Очень сложно (лично мне так представляется) написать роман, который будет излагать теорию посредством характерных и типических персонажей и действий. Все это НЕИМОВЕРНО раздует его объем. Но совсем другое дело, когда берутся лишь элементы реального характера, и заостряются до формы символа, то есть некого иносказания ,несущего в себе элемент узнаваемости, но при этом играют роль элемента развития идеи, или одного из вариантов ее саморазвития. Еще есть такой момент, который нельзя не отметить. Если речь идет о абстрактных вещах, или же когда напрямую нельзя называть вещи своими именами (Эзопов язык, например), или когда имеется уже готовая система узнаваемых символов и традиция иносказания (мыфология), то любое содержание можно описать весьма отвлеченно, абстрактно, притчеобразно (последнее как раз и характерно для логического ╚вывода╩, логического следствия взятого в качестве идеи произведения, по ВМ монологического, романтического, сюрреалистического). Однако, если вести речь не об абстрактных категориях, а о нравственных свойствах души, то последний метод, метод ╚чистого символизма╩ неприменим для раскрытии этого сложнейшего содержания. Поэтому у Достоевского все герои имеют типические черты, то есть в них есть реализм реального человека, правда рассмотренного с какой-то одной стороны (отражение в зеркале под разными углами), что объясняется символической формой передачи авторской идеи, которая ко всему еще и теоретическая по сути. А чем отличается теория от логики? А тем , что сознание сначала воспринимает мир, потом формирует образ этого мира, а потом описывает его, а уже на более позднем этапе делает выводы и следствия из этих описаний (теория). Поэтому из самих следствий (теорема Геделя о неполноте) не следует аксиома, она как основа теории (аксиома +следствия из нее) привносится из созерцания образа мира при его рассматривании в посредством мышления. В этой связи отличие романов Достоевского заключается с чисто художественной точки зрения в том, что они 1) символические 2) теоретические (не логические) 3) человековедческие. Но и это еще не все. ╚Парадокс Достоевского╩ еще и в том, что в момент написания им своих произведений его книги были востребованы, то есть были ╚бестселлерами╩, а в при советской власти они считались ╚достоевщиной╩, синонимом бессмысленного самокопания, не связанного с реальной необходимостью. То есть занятием болезненным и неприятным, и антисоциальным. С другой стороны, на западе Достоевский остается одним из популярнейших писателей. Например в репортаже о последней ярмарке в Париже в руках у нескольких посетителей показали книги Достоевского. Получается в своей стране Достоевский это диагноз, а для человека воспитанного в идеалах логического мышления и рационального монологического сознания читать Достоевского есть естественная потребность. Но ничего странного в этом нет. Общиной, коллективстской психологии строителя светлого будущего, основанного на социальном равенстве, то бишь, коммунизма в отдельно взятой стране, чужды проблемы связанные с самоопределением личности, с поиском соотношения нравственного и индивидуального, потому что эта сторона бытия для них не является главной, не является актуальной. Именно события связанные с раскрепощением крестьянства, зарождением буржуазии и капитализма и сделали проблему личной ответственности и соотношения личного и нравственного важнейшей для той России. Поэтому то советская система была глубоко чужда этому вопрошанию, этой философии. Совсем другое отношение и восприятие Достоевского у западного человека. Для него как личности вброшенной во враждебную ему среду, требующую выбора и поиска нравственной опоры, выбор ╚в духе╩ Достоевского есть жизненная потребность. Именно проблема отчуждения людей в капиталистическом обществе, потребность их единения в некую совокупность не только по идеологическим и денежным соображениям, а и по духовным мотивам и делает потребность в такой философии, которая ищет согласования интересов разных социальных групп, актуальной. Думается, и для России такие проблемы будут становиться все более важными, да и уже становятся, поскольку формирование разных слоев и классов в обществе идет полным ходом. Общинная психология изживает себя и ей на смену должна придти другая, опирающаяся на иные принципы. Социальная ситуация и сегодняшняя и та, что сложилась в конце позапрошлого века во многом схожи. Конечно, для советского человека психологические и духовные искания героев Достоевского были не вполне понятны и уж точно не близки. Но в новой России, судя по популярности сериала снятого по роману ╚Идиот╩, те проблемы, которые поднимал Достоевский (в частности по терроризму и по преступности в сфере собственности) снова выходят на первый план. И в этом смысле служат предостережением власти, которая довольно долгий срок уходила от решения нравственных задач, оставляя их на усмотрение самого народа. Именно отсюда и новые Раскольниковы, Свидригайловы, Рогожины, Сонечки Мармеладовы и т.п. Если приглядеться, то все эти и иные типы уже полностью представлены в нашем обществе (наряду с уходящей натурой). Что касается философии Достоевского, то несомненна ее гуманистическая направленность. Суть ее мне видится не в поиске ╚абсолютной Истины╩, а в поиске принципов социального ╚рая╩, где экономические и социальные отношения будут согласованы с нравственными принципами существования людей в обществе. Именно это является, как показала российская история, основой его стабильности.
|
Мы еще близко, но Достоевский, Толстой, Чехов, Тургенев и многие, многие другие, это как Греция Перикла, возник новый человек и он осознал себя. Дикая откровенность, зачем я живу, кто я? В России Человек практически вымер, был намотан на траки немецких танков, убит в лагерях, сдох с голода в Питере, потому что не мог взять чужого. Сейчас живут остатки быдла, освобождают землю. На сто трупов сейчас двое новорожденных. А может быть так и должно быть? Зачем бомжи на святой земле?
|
|
А Ф.М.Достоевский не виноват, что у нас до сих пор разруха. Он вертуоз в полифоническом романе. Это так уж к слову о Ф.М.Д.
|
То, что вы нааписали о поэзии, - очень научно и звучит солидно. Но все-таки не совсем очеловечено, а этот факт уже ставит ваши рассуждения вне поэзии. Которую можно любить или не любить, ощущать или нет, но невозможно алгеброй разрушать гармонию. В литературоведении есть термин, который вы не использовали в своем письме, который был впоследствии вынесен в качестве статьи для обсуждения в ДК, - поэтическое открытие. По сути, этот термин, не имеющий сколь-нибудь приличного научного определения, и делает стихи Поэзией, а не набором собранных в рифмы строк и строф. ╚Изба-старуха челюстью крыльца жует пахучимй запах тишины╩ (С. Есенин) это позия. ╚Человек проходит, как хозяин необъятной Родины своей╩ (В. Лебедев-Кумач) тоже поэзия, хотя качества и очень невысокого. Как и ╚Мы рождены, чтоб сказку сделать былью╩, хотя последние два примера могут кому-то показаться и плохими примерами но это политика, отношения к проблеме стихотворчества не имеющая. Как ни странно, но того, что нельзя назвать поэзией, на ум не приходит, а искать строки, чтобы цитировать их, я предпочитаю из памяти. Но для того, чтобы найти эти примеры, вполне достаточно полистать стихи плодовитой ТК, хотя даже у нее наряду с большим числом добросовестно сделанных рифм встречаются неожиданные для меня жемчужины поэтических открытий. До уровня С. Есенина из моих современников людей послевоенного поколения я бы выделил двух практически гениальных поэтов: Льва Котюкова из г. Пушкина, что под Москвой, и А. Шмидта, живущего ныне под Ганновером, но вскоре переезжающего в Берлин. Если первый стал заслуженно уже обладателем более тридцати литературных премий и кавалером массы орденов, вплоть до церковных, как раз-таки за свои поэтические произведения (о прозе его я написал статью и надеюсь, скоро она выйдет на РП) и его нет смысла здесь цитировать, то Александр Шмидт, классик русской литературы в Казахстане, вошедший во все литературные хрестоматии и школьные учебники, в России известен скорее, как поэт-переводчик с немецкого. Потому я процитирую его из его собственного произвольно: В парке Мужчины поднимают паруса газет И отплывают В мировой океан политики Между тем Младенцы в колясках Уютно причмокивают Их соски, - Как ключи в завтра Поэтических открытий масса, а начни расчелнять их алгеброй и получается фигня. Например, моей жене не нравится образ соски, как ключа в завтра. И для того, чтобы оспорить ее, надо либо затратить массу слов и времени, либо уловить момент настроения ее, эмоционального настроя определенного рода процитировать эти строчки, чтобы вдруг и в ее сознании этот образ стал не схемой, а открытием именно поэтическим. Сам я никогда не писал стихов, всего лишь с десяток раз пришлось накарябать рифмованных текстов к пьесам-сказкам. Но поэзию люблю, никогда стихи не заучиваю, хотя, если что-то мне нарвится, запоминаю на всю жизнь. Оттого и очень внимательно читаю все, что пишется о таинстве поэзии. Так что если вы действительно занимаетесь этой проблемой, как философ, не откажите в любезности понемногу печатать отрывки из вашей диссертации на эту тему на РП. В наше время испаскудившегося издательского дела только в интернете можно найти тексты на подобные темы. Теперь о Достоевском. Мне кажется, при всем том, что ваши суждения мне близки по духу, вы изначально совершаете ошибку, утверждая, что на Западе Достоевский популярен более, чем в России. Я не так давно специально (пришлось по ряду причин) облазал все приличные библиотеки Берлина (плюс списался со знакомыми в Гамбурге, Штуттгарте, в Дрездене, во Франкфурте и в Кельне) с надеждой убедиться как раз в этом факте. Оказалось, что ╚Преступление и наказание╩, которое изучается здесь в гимназиях, является единственной книгой Достоевского, которую заказывают читатели Германии, при этом предпочитают адаптированные издания. Владельцы книжных магазинов говорят, что интерес к оному автору был в Германии в период объединения двух ее половин, но и то на Востоке. На Западе страны интерес к немиу снизился до минимума. Бертельсманн-клуб, крупнейший в Европе книготорговый концерн закупил во Франции в позапрошлом году около пятисот экземпляров все того же ╚Преступления и наказания╩ на русском языке и продал пока несколько штук в немецкоязычных странах. Если же говорить о славяноведах здешних, то об уровне их профессуры можно судить по тому, что они почитают Татьяну Толстую диссиденткой, а А. Пушкина автором единственной, потому почитающейся ими гениальной сказкой ╚О царе Никите и его сорока дочерях╩. Профессора эти нынешние все бывшие так называемые кремлеведы и советологи, оказавшиесмя после конца СССР без работы и пристроенные хозяевами из спецслужб в университеты, чтобы доживали они до пенсии и не ныли о милостынях. И Достоевского они читали опять-таки для того, чтобы понять ╚тайны русской души╩. Кстати, оценивать таким образом Федора Михайловича стали именно во времена Третьего Рейха, равно как и писать о неистовой любви немцев к Достоевскому стали в СССР тоже в это время как правило, авторы детективно-приключенческого чтива, задачей которого было подготовить сознание советсткого человека к грядущей борьбе с фашизмом. По принципу: если Достоевский не нравится Сталину, то он нравится Гитлеру и именно поэтому нас с Достоевским не по пути. То есть при всей правильности ваших объяснений причин плохого отношения сталинского руководства к Достоевскому (хотя его в те годы издавали и читали в СССР), не стоит сбрасывать со счетов и общеевропейскую традицию объяснять злодейские событиия периода Гражданской войны теорией ╚русского зверя, живущего в душах героев Достоевского╩. То, что Федора Михайловича стали меньше читать в Германии, я считаю во благо как раз-таки России, это говорит, что интеллигенция этой страны подобрела к постсовестким странам, понимает, что враги у нас общие и находятся вовне нас, а не внутри наших душ. Прошу обратить внимание на то, что ряд лиц, участвующих в обсуждении статьи о Достоевском, по национальной привычке своей ерничать и марать все доброе и чистое грязью, поехидничали над тем, что для возрождения в России интереса к творчеству был избран именно ╚Идиот╩. Я хочу отметить, что на нынешний момент это пока что единственная мне известная великая экранизация великого писателя, созданная в этой стране после уничтожения СССР. В советское время экранизировали Достоевского много и часто, но ничего равного по уровню художественного осмысления этого автора, которое обнаружил режиссер В. Бортко, на мой взгляд, не было в мировом кино. Что же касается ╚Преступления и наказания╩, которое будто бы любят во Франции читать и по сию пору, а также в Голландии, Великобритании, Швейцарии и даже в Испании, то здесь ответ, на мой взгляд, кроется в подсознании граждан этих стран. Кому только не хочется взять в руки топор и хряпнуть по черепушке старуху-процентщицу?! Ростовщиков ненавидели эти народы испокон веков. В России после перестроечной болтовнти о том, что деньги должны делать деньги, Раскольниковы стали ╚мочить╩ банкиров. Изменился антураж действа, но суть, выраженная в романе ╚Преступление и наказание╩, осталась той же. Советую вам, если это возможно, встретиться и побеседовать с Ю. Корякиным автором сценария для одноименного спектакля в театре на Таганке. Лет тридцать назад на встрече в ╚Зеленой лампе╩ ╚Юности╩ он нам рассказал о сути спора его с тогдашним владельцем прав на оценку роли Достоевского в мировой литературе Ю. Давыдовым. Он очень хорошо объяснил нам тогда почему Раскольников лишь теоретик убийства старухи, сделать этого парктически он бы не смог. То есть ваши рассуждения о характере творчества Достоевского, как мастере развития не образа, а идеи, могут пополниться как раз-таки суждениями, которые уже были разработаны и могли быть вам неизвестными. К тому же, мне кажется, вам было бы неплохо ознакомиться с трудами Н. Наседкина, автора книг ╚Самоубийство Достоевского╩ и ╚Достоевский. Энциклопедия╩. Если вас заинтересует этот контакт, то я с его разрешения, вышлю вам его интернет-адрес. Последний момент, весьма важный. Ваше заявление о том, что общинная культура обречена, несет в себе признание необходимости исчезновения единственной в мировой истории цивилизации славянско-тюркской, горордской-кочевой, цивилизации мирного существования народов и обреченность Руси на вымирание. При этом мысль эта появилась у вас после вашего присутствия на каком-то общественном мероприятии во главе с В. Раступитным, где люди говорили о том, как спасти Россию - и одновременно при этом призывали русскую интеллигенцию принять соглашательскую позицию: мол, делать нечего, все окончательно разворовано, надо жить, смириться с тем, что прохвосты и уголовники встали во главе страны и прочую соответствующую мерзость. Никто из присутствующих, судя по всему, не воспротивился этим суждениям, все дружно проголосовали ╚за╩ - и развязали руки банде верных соколов Ельцына: тут же Путин предложил сократитиь сроки опротестования результатов приватизации с десяти до трех лет. При этом нагло заявил, что делает это в интересах тех людей, что приватизировали квартиры. Хотя всем ясно, что эта бумага нужна тем, кто хапнул заводы и скважины, месторождения и транспорт. Мне кажется, что и вы сам, и много порядочных людей, оказавшихзся на той московской говорильне, и В. Распутин теперь поняли, как ловко вас ╚подставили╩ правители земли Русской. Ибо вы интеллигенты, а они разбойники с большой дороги. Вас вынудили играть по их правилам и вы согласились. А теперь повязаны с ними одной цепью. Такое не снилось ни Достоевскому, ни одному из великих поэтов. И, что особенно трагично, рядом постулатов, выдвинутых Достоевским, очень легко морочить головы именно интеллигенции, заставлять ее работать на себя, руками порядочных людей сотворять мерзости. Пример история с пиаром ╚Бесов╩ во время перестройки. Дополнение частного порядка. Прошу прощения за то, что так и не написал вам письма по домашнему адресу, а выступил на ДК. У меня была трагедия в семье, которая нарушила режим обычной работы. В результате набралось более тридцати писем, на которые я должен в срочном порядке ответить. После того, как я разгружусь с этим объемом, я вам обязательно напишу. Будьте здоровы и творческих вам успехов. Валерий А статья Липунова мне понравилась. Хотя по существу нее так никто пока не сказл ни слова. Почему?
|
Дорогой Валерий примите мои глубочайшие соболезнования по поводу Вашей семейной трагедии. Ваше сообщение о Достоевском чрезвычайно интересно.
|
Мне кажется, что нет необходимости делать из литературы учебник жизни и на основании его пытаться строить мировоззрение читателей, как и совершенно излишне делать из философии науку. Философия это мировоззрение, а изучать мировоззрение это все равно что изучать историю по мифам. Если исключить из понятия философии эстетику, логику, теорию познания, онтологию как учение о бытии (как о свойствах первичных образов мышления, чьи законы есть категории, универсалии), то философией можно считать лишь обсуждение еще не познанного на уровне отдельных специалистов, перешагивающих за границы своих профессиональных интересов и углубляющихся в те области, которые малоисследованны. Мне кажется ,что дифференциация наук уже завершилась. Философы остались без предмета, так как изучать мировоззрение следует психологам, а спорить можно и в домашней или кулуарной обстановке. Возможно философам стоит отказать философии быть судом в последней инстанции. Следует по тем же причинам и литераторам отказаться от пророческих обязанностей. Литературу просто надо научиться понимать, чтобы получать удовольствие от прочтения. Я бы просто организовал такие курсы, где не учат как жить, и что есть хорошо, а что есть Истина, делая из писателей таких святых, которые отличаются от нас смертных особой миссией), а учат воспринимать литературный текст и получать от этого удовольствие. (Уверен литература и искусство не более чем игра. Но для избранных. Но и для избранных более всего потому, что многим не интересно или не хватает знания и опыта, чтобы быть для писателя достойным слушателем, или видеть в нем интересного собеседника Простой пример. Самое массовое искусство кино. Но понять серьезный фильм, где действие и идея существуют буквально в реальном времени не всем под силу. Мало кто просмотрев фильм сможет разложить по составляющим его замысел, оценить глубину авторской идеи. Более всего зрители получают эмоциональный заряд. Но в сознании остается чувство собственной неполноценности, обмана. Например если уж речь зашла о женах, то моя любезная половина всегда спрашивает после таких фильмов одно и тоже: ну и о чем фильм? Из чувства гуманизма я никогда не отказываю ей в ответе. Тогда и у нее наступает если не катарсис, то приходит чувство облегчения. Достоевского читать можно и было бы намного интереснее, если бы учили восприятию художественного текста. А учат ╚достоевщине╩, то есть копаются в мировоззрении писателя, смешивая свои с его взглядами и вообще занимаются чем угодно, кроме получения ╚закодированной╩ информации. А не проще ли было бы разложить произведение по элементам, отражающим развитие идеи, а потом собрать и получить удовольствие. А серьезный разговор о сущности мироздания (на чем зацикливаются робкие и неподготовленные) вести в другом месте и по другому поводу и в других словах, а не опошлять образы, использованные для собственных целей, делая из них ребусы, вызывающие интоксикацию сознания? Поэтому Вы совершенно правы, что любите в поэзии поэзию, а не логику! В свое оправдание могу только обратить ваше внимание, что речь я вел не о сущности поэтической формы, а о причинах объясняющих существование потребности в искусстве. А то, как устроен механизм воздействия художественного текста, я не рассматривал вообще. Ведь и так всем понятно, что образ (сюжет) должен быть безупречен и если нужно, полифоничен, или монологичен. Недавно прочел в который раз о том, что сегодня не пишут стихи единицы, а вот читать стихи некому. Мне думается что поэзия не смотря на кажущуюся простоту, легкость (немногословность) требует как раз и особого таланта и абсолютного умения автора быть близким к воплощению той ее изначальной сути, которую я попытался определить. Вот вы например нашли для себя таких поэтов (если есть их тексты в Интернете, о пришлите или дайте ссылку). Но кто сегодня сможет честно и абсолютно точно сказать, кого следует читать, а кого нет. Это не в смысле запрета, или низкого качества поэзии, а в смысле выражения своего восхищения за доставленное удовольствие от прочтения. Где сегодня такой критик-читатель, которому можно было бы верить?! Издатель журнала ╚Арион╩ в интервью по ╚Культуре╩ говорит следующее: мы дескать печатаем поэтов для того, чтобы однажды лет так через сорок сказали, что ну да, конечно этот великий поэт был нами замечен и даже его напечатали! Бред! А что сегодня этого понять нельзя. Почему же Державин, Жуковский и Карамзин сразу сочли молодого лицеиста гением русской словесности, а редакторы журнала, специально печатающего поэтов, справиться с этой задачей не могут? Не этим ли объясняется не желание читать сегодня стихи, при явном наличие такого желания. Что касается предложения вступить в переписку с названными вами уважаемыми людьми и специалистами ,то наверно я не буду им настолько уж интересен в качестве собеседника, так как мои интересы, признаюсь честно, довольно поверхностны . Хотя за предложение большое и искреннее спасибо. Но с другой стороны мне всегда интересно узнать нечто новое, что выношено другим человеком и чем он хочет поделиться. Поэтому я лично очень рад тому, что на этом форуме в такой возможности мне не отказывают, ну и особая признательность вам за массу добрых слов и человеческое понимание. Я уже многовато написал, поэтому об ╚обреченности общинной культуры╩, выскажусь немного позже, и хотелось бы привязать к этому ваш роман ╚Истинна власть╩, который уже дочитываю. Примите мое искреннее сочувствие по поводу вашей семейной трагедии.
|
Размышления над книгой стихотворений ╚Крест и пламя╩ Льва Котюкова, издательство ╚Голос Пресс╩, 2004г. ╚Бунтарь необходим для развития цивилизации╩ Ролло Мэй, ╚Сила и невинность╩ Деяния бунтаря влекут за собой развитие цивилизации. Функция бунтаря состоит в том, чтобы сотрясти застывшие нравы. Титан Прометей, восстав против воли богов, похищает у них огонь, знаменуя тем самым рождение человеческой культуры. А Хирон, ради Прометея, отказывается от своего бессмертия, несет свой крест. Именно так, даря огонь и одновременно принимая свой крест, свою смертность и можно построить цивилизацию. Как не раз повторяет Хайдеггер, именно смерть очеловечивает нас. В этом ключе я воспринимаю книгу стихотворений Льва Котюкова ╚Крест и пламя╩. В этой книге много огненного жара и настоящей любви, которая возможна, только если ощущается дыхание смерти: И неизбежность как случайность, И повторимость как Судьба. И тьма, и мерклая бескрайность, И сполох огненного льда. А там, где сгинул огнь кометный, Там поглотила птицу мгла. Но воздух над дрожащей веткой Еще хранит тепло крыла. Поэзия Льва Котюкова обладает, на мой взгляд, уникальным свойством одновременной актуальности всего хронального пространства. Разумеется, иногда его запредельно эмоциональную, реалистичную и метафизичную поэзию трудно вставить в жанровые рамки. Да и не нужно. Она самодостаточна, она одаряет и существует в предельной энергии любви и веры. Рискну предположить, что именно единство противостояний и дает эту энергию. Эта поэзия крепко стоит на отличном литературном вкусе и настоящем научном знании литературных законов. Она пронизана энергетикой переломного, раскольного и одновременно жаждущего взаимодействия времени. В книгу избранных стихотворений вошло все лучшее из написанного поэтом на рубеже третьего тысячелетия. Приведу несколько отрывков: Вдовец Метель, - дошло сквозь забытье, - В метель один помру... Обледеневшее белье Гремело на ветру. И явственно сквозь забытье Увиделось в былом: Жена несет в тазу белье С мороза в теплый дом. Дрожа, сошел в гремящий двор И стал белье срывать. Срывал, швыряя под забор, И дрожь не мог унять. И стон летел в метельной мгле За тридевять земель, И стало тихо на земле, И кончилась метель. Но трудно выжить Любви в наше время. Мало светлых лиц. Много темных масок. Очень много жестокости. Восток и Запад сошлись на поле брани. А Россия между ними. Тяжело Жизни выживать: * * * В сухой траве кузнечик изнемог, А мне Господь еще дарует силы. И в жизнь бросаюсь, будто в свежий стог, В котором вечно кто-то прячет вилы. Глядит в затылок с тайной грустью лес, Забытый лес с травою по колено, А в поле стог до края, до небес, - И запах крови в теплой бездне сена. Мне не хочется ломать голову о предназначении поэзии. Просто, когда читаешь когото, то веришь в эту нереальную реальность, отражающую внешнюю жизнь, преломленную личным ╚Я╩ поэта. А комуто не веришь. Поэзия Котюкова свободна от приукрашивания и интерпретаций действительности, как я уже отмечала, в ней добро и зло слились в едином пространстве, чтобы явить полную картину мира. Его поэзия искренна. В ней много прямо предъявленных чувств, много прямого большого стиля: Смерть в охапку брала мое тело И швыряла чертям на рога. И не зря голова поседела, И болит и в дожди, и в снега. Шел на нож и с обрыва бросался, Между рельсов валялся без чувств. Ничего я тогда не боялся, А сегодня?.. Сегодня боюсь!.. Жизнь вжимает в песок мое тело, И гремят надо мной поезда... ............................................... Но тогда голова не болела, И душа не болела тогда. Открытость души, насыщенность образов и буря эмоций поэзии Котюкова это мощное оружие, которое пробивает лед времени любой толщины. Только такой запредельный уровень энергетики может дойти до живой волны читательских ощущений, которые зомбированны телевизионной попсой и желтой прессой. Приведу стихотворение, которое считаю ключевым в новой книге: Ночь крещенская Спит в железной земле золотая трава От метелей ночных ходуном голова. Тьма над небом стоит, как глухая стена. Спит во льду потемневшем живая волна. Не продолбишь ножом полынью на реке И вернешься на берег, нож скрывая в руке. И в крещенскую ночь захолустьем ночным Побредешь наугад переулком пустым. Брести наугад испокон века любимое российское занятие. Но баста больше нельзя. Нужно ╚включить╩ разумную душу, выбросить нож, прервать зло ╚железной земли╩. Возможно, тогда ╚вспыхнет ночь серебром╩, и, наконец, взойдет ╚незримое небо╩: И за угол свернешь нет стены за углом. Нож забросишь в сугроб. Вспыхнет ночь серебром. И крещенскую душу на тысячу лет У безумья отымет серебряный свет. Лед ломая, волна твою жизнь обоймет, И незримое небо над миром взойдет. У когото из фантастов я читала следующее: ╚Наш мир не трехмерный, а четырехмерный. Кроме трех измерений пространства есть еще четвертое время╩. Лев Котюков сказал проще и сильнее: ╚Все уже есть╩. В этой фразе для меня много правды и оптимизма. Раз все уже есть, значит, жизнь была и будет всегда. И в ней есть место всему: радостям и потерям, любви и ненависти, силе и слабости, одиночеству и доверию: Не кори эту жизнь, не костырь, Жизнь не сделалась хуже. И не лезь, будто пьявка, в пузырь Замерзающей лужи. Нам не ведом назначенный час, - И, томясь пустотою, Мир живой, исчезающий в нас, Обращается тьмою. И глядит в наши души звезда, Силясь бездны разверзнуть. Но не в силах никто никогда В этом мире исчезнуть. Альфред Адлер говорил, что художник учит человечество видеть. Я, перефразируя его, скажу, что Поэзия учит человечество ощущать, чувствовать и мыслить.
|
|
Кстати и Котюков в настоящее время является "приемником Кожинова" на месте руководителя Литературного объеденения "Красная Пресня"... А Михаил Грозовский состоит в авторах этого лито...
|
|
А это самое главное.
|
- "Сто такое?"
|
Тут корень наших поражений. Тут слабое место у Достоевского. Он говорит О Боге, но Сам Бог как будто не участвует в диалоге. Петр пожалел Христа, уговаривал Его не идти на Крест. Хорошое движение души, полифоническое? А Христос назвал его за это "сатаной". Христос не говорил ничего просто в порыве - Он же бесстрастен. Его слова абсолютно точны, логически (монологически) строги: "Отойди, сатана. Ты мне соблазн, ибо думаешь не о том, что Божественное, но о том, что человеческое". Так вот где корень сатанизма! Там, где нам видится одно добро, в гуманизме, в жалости к другому человеку, да не просто человеку, а к Человеку Иисусу?.. Значит, благоговение перед Богом все-таки выше жалости к человеку, даже к Такому человеку? Именно так. Гуманизм несет в себе "семя тли". Тут европеец в Достоевском пересилил православного. Не за это ли его возлюбили те, кто в храм не ходят?
|
|
А на самом деле вот слова Эйнштейна: ╚этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании и общественных связях. Никакой религиозной основы для этого не требуется╩ ╚Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен╩ ╚Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии сущего, но не в бога, который интересуется судьбами и поступками человеческих существ╩ ╚Это была, конечно, ложь - то, что вы читали о моих религиозных убеждениях, ложь, которая систематически повторяется. Я не верю в бога как личность╩ ╚Мне вполне понятно Ваше упорное нежелание пользоваться словом ╚религия╩ в тех случаях, когда речь идет о некотором эмоционально-психическом складе, наиболее отчетливо проявившемся у Спинозы. Однако я не могу найти выражения лучше, чем ╚религия╩, для обозначения веры в рациональную природу реальности, по крайней мере той ее части, которая доступна человеческому сознанию. Там, где отсутствует это чувство, наука вырождается в бесплодную эмпирию. Какого черта мне беспокоиться, что попы наживают капитал, играя на этом чувстве? Ведь беда от этого не слишком велика...╩
|
Глубокие мыслители чурались коротких мыслей, понимая их истинную цену. Поэтому мир знает Достоевского, а не Грибоедова. Афоризм как одноразовый стаканчик, чего в него не налей все равно пахнет пластмассой.
|
Что-то вы все одни и те же статьи рекомендуете. Или вас не до конца поняли, или вы безнадежно отстаете от времени или бежать за ним задрав штаны не желаете. Тем самым вы нарушаете принцип полифонии, не вживаетесь в новое состояние действительности, а сводите ее и гипостазируете ее в одном из продуктов рациональной деятельности, которая по вашему мнению не есть таки абсолютная Истина. Но в абсолютную истину вы верите. И я верю. И поэтому не могу согласиться, что "мы стрюцкие" и "Достоевский - наше все" - есть исчерпывающие формулировки нетривиального процесса, связанного с исторической судьбой России. Более того, вижу, что это совсем не так. Открыл я после прочтения вашей статьи вордовский файл философского словаря и задал поиск понятия "бытие". Буквально в каждой статье, на каждой почти странице появлялось отмеченное темным данное понятие. Я далек от того, чтобы отождествлять бытие с реальностью, тем более с абсолютной истиной. Вот читаю: "БЫТИЕ - категория, фиксирующая основу существования (для мира в целом или для любой разновидности существующего)". Как то встречал такую шутку физиков в одной из книг: сила - см. энергия, энергия - см. сила. А тут бытие см. существование, а существование - см. бытие. Думаю что и здесь рационально, логически объяснить этот парадокс невозможно: не выводится понятие из другого понятия. И здесь надо примерить на себя это бытие. Как приходится читателю примерять ваши мысли, вашу онтологию, чтобы понять вас. Отсюда я бы сделал вывод, что бытие всегда индивидуально. Собственно об этом и в вашей статье, особенно в цитатах из Бахтина. Это не объясняется логически. Поэтому я даже и не пытаюсь. Здесь можно только поверить и примерить. Принять как аксиому. А из этого уже следует, что бытие - лишь особый экран, на который проецируется нечто абсолютное, которое не тождественно экрану, а следовательно и все что происходит на экране лишь образ, а не абсолютная истина. Но читаю дальше в том же определении: "Реабилитация понятия Б. в философии 20 в. связана с именем Хайдеггера". Получается что Достоевский не при делах. Видимо потому, что литература занимается идеалами, как правильно отметил С. Воложин, и в соответствие с законом открытым (а может быть переоткрытым) Ахиезером о импликативно-медиативном законе функционирования культуры. Искусство рассказывает не просто о переживаниях, как я раньше думал, а о переживаниях по поводу некого культурного феномена, процесса. В книге "Бытие и время" Хайдеггер пишет: ╚метод онтологии состоит в том, чтобы приобрести доступ к бытию как таковому и выработать его структуру. Мы называем метод онтологии феноменологией╩. Мне кажется, что именно Хайдеггер предъявил миру сделанное на литературном поприще Ф.М.Достоевским философское открытие. И Достоевский и Хайдеггер видят в бытии лишь область определенных феноменов, свойственных нашему сознанию, тем самым они отрицают саму возможность онтологизации чего бы то ни было (в этом и заключается революция в философии), в том числе и онтологизации бытия. То есть появляется объект философии как онтологии. Поэтому старая философия умирает. Бытие ничего не говорит о том, что за ним. Оно лишь форма представления того, что непознаваемо непосредственно. Бытие - форма существования объектов сознания. Поэтому бытие неотделимо от личности человека, следовательно не оно первично, а то, что непознаваемо, то является самим собой, потому что оно такое есть. Аксиома не является частью множества ее следствий, как абсолютная истина не есть бытие. Вот если так чувствовать мир, то конечно появляется и умение видеть в каждом не логическую схему, а живую личность, то есть то, во что еще надо вжиться и проникнуть в его мир, очеловечить его бытие, получить доступ к абсолютной истине через этого человека, то есть к его правде. Отсюда логически правильно перебросить мостик к психологии русского человека. Но опять же, чисто логически. Не думаю, что только русский человек способен воспринимать мир полифонически, в вашем понимании, не через логику, а через суть, существование, через бытие как собственную укорененность (или глазами другого человека). Думаю, что корни русского характера не в этом. Скорее всего тут сыграла роль борьба между центром и периферией. Именно огосударствление (растянутое на века) и борьба за и против, как доминирующая тенденция в развитии нашего общества и создала такой особый характер русского человека, когда он рассматривает другого человека не как вещь, или средство, а как равного себе, то есть как равного себе субъекта политики, или врага. Поэтому в нашей психологии превалируют этические аспекты поведения, так как все рассматривают друг друга как равные части одного целого. А там где эта грань по вине одной из сторон разрушается, и возникает почва для бунта, кровопролития. Это главное, что сближает всех персонажей Достоевского они люди одного мира. Может быть тут какая-то прямая связь с философией? Не знаю. Лично я не вижу такой связи. А связь философского метода с пониманием нашей истории? Тоже не нахожу. Все это литература. То есть выражение вашего нравственного и социального идеала посредством образов (отчасти придуманных). Вот тут я и вижу отставание, отрыв от жизни, отход от метода, абсолютизацию принципа, ради принципа, в угоду личному идеалу. Для идеала хорошо, но для Истины едва ли.
|
Крылов: "Бытие - форма существования объектов сознания" Аргоша: "Писанина Виктора Сиротина - лживая расистская блевотина" Но есть еще одна словесная конструкция: "Писанина Виктора Сиротина - лживая расистская блевотина". Вопрос: Какое же у каждого из названных лиц бытие?
|
|
|
|
Но, конечно, это не единственное качество Достоевского, иначе он не стал бы великим писателем.
|
|
|
Выбросил не читая. Убедили объемом.
|
|
Ну что тут скажешь? Выступлю, как и свойственно мне, в роли эксперта... М-да-с... Я не буду углубляться в дремучие дебри родословной философии ли, мыслительства ли, а как-то вот сразу подведу итог... Итог многолетним высказываниям персонажей нашего ДК РП! Ну чем вам не Фёдор Михайлович Достоевский?! Тут вам и ущербная логика в силу теоремы Геделя, тут вам и вся полифония, и я бы даже сказал, какофония, хаос возрений! Опять всё из хаоса! Алилуйя!
|