31.05.2018
08:50

Откровние от Михаила.

28.05.2018
19:13

Пелевин изменился.

25.05.2018
11:11

Попробую-ка я...

23.05.2018
17:17

Душа стесняется лирическим волненьем, и...

18.05.2018
18:05

Чиканутый.

18.05.2018
09:58

Почему читаешь - дух зазватывает, а смотришь кино...

16.05.2018
10:54

Экспромт.

16.05.2018
10:46

Экспромт.

11.05.2018
17:26

Эх, хорошо!

10.05.2018
21:19

Мы сами себе диверсанты.

10.05.2018
16:31

Жуткая метафизическая свобода и физические преграды на каждом шагу.

03.05.2018
21:56

Гоголь и подсознание.

28.04.2018
10:36

Да здравствует Вейдле!

25.04.2018
12:47

Диво дивное.

23.04.2018
09:51

Не прогорел ли Гарин?

19.04.2018
12:57

Пушкин и его подсознательный идеал в 1830 году.

16.04.2018
12:57

Плюнули в душу.

12.04.2018
14:06

Выверт.

10.04.2018
20:04

Бабский.

10.04.2018
15:12

Да, в коммунизм нам! Но всем и без крови!

Я читаю книгу Малышева “Номах” (2017). К столетию революции, что ли, написанную? Кто меня читал ранее, знает, что, раз я применил настоящее время (читаю), значит, книга меня не захватывает и, чтоб её всё-таки дочитать, я принимаюсь описывать, как она у меня читается или не читается. Ну и такие читатели помнят, может, что я потому хочу дочитать до конца нечитабельню книгу, что великие книги чаще бывают нечитабельными, чем увлекательными. Для меня, конечно. Ну и я обычно начинаю с субъективного восприятия при разборе произведения, хоть разбор предполагает, наоборот, объективность.

Если б при чтении всё время чувствовалось ЧТО-ТО, чему слов нет, это б для меня было увлекательным. А так… Какую б экзотику передо мной ни развёртывал автор…

А Малышев написал экзотическую книгу. Об ужасах гражданской войны. Феерические сцены, одна за другой, происходят перед нами. Как Номах (Махно) ЛИЧНО казнит. Раз. Другой раз. Третий раз. И при третьем есть от его имени поэтизация процесса – воспевается “свобода от” сама по себе, поскольку до “свободы для” время ещё не пришло.

"— Я, дорогой ты мой товарищ, тут и палач, и командир, и комиссар, и невинная жертва. И революция, она вся сквозь меня проходит. Вся до капельки. Со всей красотой и свободой своей. Со всей мерзостью и скотством. Вот так…”.

У меня сначала возникла было мысль, что Малышев не зря перемежает военную мерзость соловьями, месяцем, запахами трав и тому подобными райскими деталями. Я подумал, что автор сам за “свободу от” и пишет произведение прикладного искусства. Как любовную песню. Песню о палачестве (если мыслимо такое слово).

"Номах размешал порошок сорванной во дворе веткой цветущей черемухи”.

Это поймали белогвардейского отравителя колодцев, и вот отраву Номах размешивает в предвкушении, что вольют ведро отравленной воды в человека. Пусть даже и не проверено, отрава порошок или нет. Пусть пойманный умрёт просто захлебнувшись, а не отравившись. – Красота: воронку в рот и двенадцатилитровое ведро с "веткой цветущей черемухи”…

Всякое прикладное искусство для меня второсортно, ибо воспевает знаемое (пусть и такая тут редкость, как положительные переживания палача от казни).

Но потом я заподозрил: а не слишком ли это просто для книги, вошедшей в короткий список премии “Большая книга”? Ведь столетие революции. Если капиталистическая власть хочет народ отвадить от социалистической (пусть и по названию только) революции, то надо отвращение к ней воспитывать, правда? Что наиболее страшно для капитализма (как и для лжесоциализма, чем стал социализм в СССР)? Самое страшное для обоих – настоящий социализм. Который я, например, понимаю как ежедневное увеличение самодеятельности за счёт государства вплоть до наступления коммунизма, когда государство отомрёт. Останется, как Прудон писал, федерация федераций. То есть самое страшное для них в социализме – элемент анархии. Из всех великих умонастроений ХХ века (лжесоциализма, фашизма, либерализма и анархии), анархия (без центральной власти) самая опозоренная. И в таком статусе её и нужно держать. Особенно в России, которая явно не перестаёт испытывать отвращение к либерализму и вообще к капитализму.

То есть, вполне в духе мастеровитости Малышеву надо палача-Номаха… воспевать!

То есть скрытость смысла в вещи, может, всё-таки есть! Такой тонкий яд… Художественность, если б оказалось, что Малышев не осознаёт свою цель. (Что, конечно, безумно трудно доказать.) Для мастеровитости такого доказательства не надо. Просто привыкает мастер всё изображать через наоборот, и всё.

Убийство пленных – тоже не простое: волочат за тачанкой. И – как же без Номаха (это уже четвёртая казнь):

"Головы и кости волочащихся за тачанкой офицеров бились о землю с мокрым, сочащимся звуком.

— А ну, припусти! — заорал Номах в открытое окно, и вслед за звонким щелчком кнута кони перешли с рыси в галоп.

— Дворянство, элита… — произнес Номах, с ненавистью глядя вслед тачанке”.

Но мне что-то скучно даже и с подозрением на скрытый смысл.

Литература всё-таки не кино. Нет такого натурализма. Можно и эстетски поскучать. – Я прерываюсь на другие занятия, чтоб мочь читать дальше.

Вспомнил, что на днях слушал по ТВ Сванидзе. Столетие с захвата анархистами такого-то здания в Москве. Обитатели аж бросались за спасением к советской власти, но та отвечала, что сама дышит на ладан. Но всё-таки 16 человек расстреляли как бандитов. Но всё-таки, опять же, Сванидзе смог привязать к беззаконию и советскую власть: та не была против идейных анархистов, а главное, она перещеголяла анархистов в последовавшем потом массовом уплотнении квартир буржуев. Надо ж внушить и затвердить: анархия – это не отсутствие центральной власти, а наличие хаоса.

Идейный анархист у Малышева Аршинов.

"— Нестор, долго еще это будет продолжаться? — выпрямился Аршинов, силясь унять нервически дергающуюся щеку.

— Да пока последнего не прибьют. А хлопцы, вишь ты, не спешат.

— Зачем издеваются?

— Как зачем? Затем, что они этого часа тысячу лет ждали. Когда “черный” человек над “белой костью” хозяином станет. Думаешь, быстро получится тысячелетней ненависти выход дать?”.

А? Обосновано! – Скрывать смысл – так скрывать!

Ненависть ещё и военным победам способствует. А те таки были у махновцев.

Интересно, насколько правда, те изощрённые казни, что тут повыведены? (Это я – после положенной главки-перерыва – дочитал до следующего издевательского массового убийства.) Или так подходить к литературе, которая претендует на звание искусства, нельзя. Искусство – условность. Нужна автору фантастическая жестокость Номаха, значит, она ему нужна. И всё. Он, может, для того и переименовал Махно в Номаха, чтоб развязать себе руки. (И тогда ясно, что подсознательности идеала тут не сыскать.)

Скучно.

Я этим словом хочу сказать, что вкус воспитуем. У меня у самого необъяснимая вера, что ещё одной революции Россия не выдержит, распадётся окончательно. И естественно было б, чтоб мне нравился скрытый посыл Малышева против новой революции и гражданской войны. У меня раньше точно вкус был похуже. Например, я был мамин сынок, и для меня НАДО было главнее многого. И я, например, в отличие от других детей, которым в басне “Стрекоза и Муравей” больше нравилась Стрекоза, чем Муравей, такого преимущества Стрекозе не давал.

А вот теперь читаю, единомышленника, и это не оказывает влияния на моё удовольствие.

Впрочем, единомышленники ли мы?

Для чего нужна стабильность в России? Взять того же Сванидзе. Тот же его протест против уплотнения квартир. Он что хочет? Неравенства. А откровеннее – неограниченного потребления тех, кто наверху, способнее. И плевать на уже просматривающуюся перспективу смерти человечества от прогресса, от перепроизводства и перепотребления. Я же, наоборот, на всё смотрю под углом этой грядущей смерти. И страх её полагаю силой, заставящей человечество мирно перейти к коммунистическому принципу “каждому – по разумным потребностям”. Поэтому я в уплотнении квартир вижу зарю разумности. А Сванидзе – грабёж.

А Малышев что?

Одна из главок-передышек от фантасмагорических убийств Номаха “Никудышный”. Так в ней, единственной пока, есть недопонятное мне (признак – для меня – вмешательства подсознательного идеала). Оно в том состоит, что, по-моему, два душащих друг друга человека не могут оба погибнуть. А у Малышева это происходит. Никудышным звали попа. Кроме прочего он был худющий, и по такому признаку его номаховцы не убивали. Он раз спрятал в подполе белогвардейца. А на завтра ворвались петлюровцы, и он туда же спрятал номаховца. И те двое задушили друг друга. Начал номаховец. От ненависти. Неограниченной, понимай, за то автор его и умертвил. А ненависть растравил белогвардеец, рассказом, как он подсматривал в дырочку за отцом, трахавшим крестьянских девок и женщин (был у отца человек, знавший его вкус, и только таких к отцу и пропускавший). Те девки и женщины приходили простить об отсрочке платы за аренду земли, ибо их мужчины ленились работать (мнение белогвардейца). – Иная неограниченность потребностей – женщины. И Малышев, понимай, нарушив естество, своей волей автора убил обоих. – То есть, можно думать, что Малышеву нынешняя стабильность в России нужна, как и мне, ради мирного перехода к РАЗУМНЫМ потребностям. (Если я не натянул себя на Малышева. Что запросто может быть, причём я и не сознаю`, что натянул, и не созна`ю.)

Тут может возникнуть вопрос, мыслимо ли такое совпадение. Я привык считать себя в области идеалов слишком далеко улетевшим. Отщепенцем. Пусть и думающим, что я провижу будущее. – А редкостность мировоззрения может служить аргументом считать, что у художника такое же может помещаться ещё не в сознании, а пока в подсознании. И тогда почему я не чую подсознательного момента у Малышева? Почем мне скучно читать про экзотические пассажи?

Может, потому, что я пока на середине романа?

 

Боюсь, что я себя накрутил. Такая экзотическая казнь – пятая… А мне надо недопонятное.

И у Бабеля в “Конармии” были жуткие убийства красными… Но там… Я перечитал. Всё-таки там отец, белогвардеец, резал сына, красного, по кускам, а как кончал этого отца второй сын, красный, не известно, ибо автора письма, третьего сына, второй прогнал. Да и всё – есть в стиле сказа письмо этого третьего сына маме. А не авторское описание, как у Малышева. – У Бабеля чувствуется подсознательное, думаю, трагический оптимизм: вот такими страшными были наши люди 6 лет назад, а скоро... А у Малышева – просто скрытое поучение страшным прошлым.

 

Что-то чередование казнь-отдушина кончилось. Не в пользу казней.

Легка на помине… Вот – пытка. Белый контрразведчик выжег номаховцу глаза… линзой.

А. Это параллель предыдущей главе, где номаховский контрразведчик просто велел расстрелять белого, а ополченца-юношу – вообще отпустить. А перед этим было, как красный командир гуманен.

Начинаю, наконец, не понимать.

А ещё перед этим был сон Номаха про разговор с Богом. Получилось же, - говорит ему Номах. – Да, - отвечает Бог. - Но это – сон.

В смысле – невозможен рай на земле? Или через кровь – невозможен?..

Не по-ни-маю. Скрытая атака на когдатошних махновцев как садистов кончилась?

В следующей главке-сне-Номаха я подумал, что хорошо, что я такой старый и ничто меня теперь не волнует (кроме наличия или отсутствия намёка на подсознательное в произведении, претендующем на художественность). А то б от чтения про такой сон мне б сердце заболело. – Нет. Я теперь читаю:

"Каждый лист и каждый стебелек вокруг покачивался с видимой сытостью и благодушием”, -

и не пускаю себя письменно восхищаться таким словоприменением. – Вот, что значит стать эстетическим экстремистом на почве подсознательного идеала.

Или это так, в главках и в строчках-отдушинах, Малышев образно уговаривает нас, теперешних, идеологически расколотых до сих пор, отказаться от раскола?

И тут же:

"Рядом с дорогой на выкошенном лужку лежали наполовину закопанные в землю человечьи фигуры в вылинявших гимнастерках, со связанными за спиной руками.

— Это кто? — спросил Номах.

Рядом проснулся и сел, вытянув шею, Аршинов.

— Продотряд красный, — пояснил боец из сопровождения. — Наши ребята поймали да тут головами вниз и прикопали”.

Это – противоположного рода тот же призыв.

То было белых всё убивали, теперь – красных. Там была классовая ненависть, а тут что?

"— А что, Петр, вдруг скоро и нас с тобой вот так, вниз головой?

— У красных так не принято. Они сразу к стенке. Вниз головой только наши ребята могут. А к стенке я не боюсь”.

Что ментальность такая у жителей тех мест?

Военные преступления часто бывают во время войн с обеих сторон, но не чаще ли их творит одна сторона? – И ведь сейчас в том же месте 100 лет спустя описываемого времени опять же ежедневно творятся военные преступления… А президент Украины Порошенко ведь призвал чуть не на днях чтить традиции Махно… Или Малышев не мог этого предвидеть, когда писал своё произведение? Или – если вообще говоря – мог о чём-то таком думать (уж который год там длятся военные преступления всё больше одной стороны)? Не потому ли красные в романе не такие? Пока… Россия сейчас – наследница СССР, а СССР – красный. Ну и Украина стала Антироссией. Склонной перевесить в военных преступлениях. – Или это меня не туда занесло?

А вот – красивая, как Чапаев в Урале, смерть номаховца Щуся в Днепре… – Что: надо любить отрицательных персонажей? Правило мастеровитости?.. Иначе тенденциозность будет. И, в пику ей, потянутся на Украину россияне воевать против русскости… Ведь анархия – это почти то же, что Свобода. Или меня опять заносит?

И вот казнь просто крестьян отступающему перед красными Номаху не удалась. – Этот роман не против теперешней Антироссии, которой долго ещё будет удаваться, несмотря на перемирие, стрелять по жилым домам Донецка и других городов. Это – против расколотости народа, слегка подзабывшего, что ли, что бывает от гражданской войны.

Далее читаю совсем непонятное (ошибка автора, наверно):

"Он [Номах] не любил ее [покидаемую Россию], не чувствовал себя обязанным ей хоть в чем-то, но знал, что без нее он ничто”.

То есть революционность была средством не народу рай на земле сделать, а себя проявить? Причём какого себя? Поэтическую личность или фантасмагорического любителя истязать людей?

Разве что – это импрессионистский подход: минутное, мол, настроение потерпевшего полное (военное и политическое) поражение плюс раненного. Чего не бывает с живым человеком…

Но вот в другой главке подтверждение:

"Оно [солнце испанской революции 1931-1938 (умер Махно в 1934-м, как и Номах, в Париже в бесплатной больнице от костного туберкулёза – это, забегая вперёд)] зовет к себе, к войне, восторгу, буйству…”.

И – для баланса – опять главка про сон-идиллию Номаха.

И – его смерть. Так красиво описанная как листопад, что впору заплакать.

 

Ну что моя идея-фикс?

Надо сказать, что, если фамилию Махно автор изменил, то Петру Аршинову оставил имя и фамилию. И ввёл противоречие Аршинова и Номаха. Аршинов считал, что командующий и бойцы не палачи и, как минимум, не должны заниматься убийством вне боя. А Номах (тут не важно, как считал Махно) считал, - вполне в соответствии с идеей самоорганизации, - что отнимать функцию палачей у бойцов нельзя. Раз он сказал, что хотел бы, чтоб он один пытал и убивал, но… Понимай, самоорганизация есть самоорганизация. Бойцы хотят утолить свою ненависть – пусть утоляют.

Личное убийство и кромсание отступившего с поля боя командира опирается на молчаливое равнодушие бойцов.

Кроме описания двух боёв вся остальная деятельность бойцов в романе – казни вне боя, классовая ненависть гиперболических размеров. Похожая на пусть и бескровную, но ненависть в расколотой нынешней России. То есть роман – реакция на нынешнюю ненависть.

И я вспомнил, что в сне-разговоре с Богом есть прямые слова о, по-моему, замысле романа:

"— Но ведь получилось в итоге, Господи? Смотри, по-нашему вышло. И хорошо ведь! Пусть и не по-твоему.

В алтаре долго молчали, потом светлый и спокойный голос согласился:

— Хорошо.

Номах, словно ученик, ободренный нежданной похвалой учителя, заговорил:

— А я ведь был уверен, ненавидеть будешь ты меня за то, что рай на земле строить собрался. Твои права узурпировал.

— Вот тоже… Кто не строит царства небесного на земле, недостоин его и на небе…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А как же кровь?

Под сводами установилась тишина. Даже ветер стих. И только пылинки продолжали свой сверкающий полет в огромном воздушном кристалле храма.

— Крови я тебе, Нестор, не прощу”.

Поэтому я выношу так понятый замысел романа в заголовок и останавливаюсь на том, что таков и есть его скрыто-прикладной смысл.

Когда-то я принял для себя разделение искусства Луначарским на прикладное и идеологическое. Но теперь я и идеологическое считаю прикладным. Данная вещь приложена к идее коммунизма как будущего, пусть и провалившейся идее четверть века назад. Ничего, капитализм тоже провалился было в эпоху Возрождения. Восстал ведь?

Теперь я искусство делю на прикладное и неприкладное, подсознательным идеалом вдохновлённое. Ни автор, ни его восприемники не знают, к чему неприкладное приложить – смысл-то его, художественный, не дан ничьему сознанию.

Потому самые подрывные идеи через неприкладное могут свободно проникать в общество. Потому такую аполитичную мысль пока и не хочет признавать научное сообщество: его ж общество содержит.

Но есть, наверно, промежуточное состояние у автора. Когда он полуосознаёт, что творит. Может, к такому случаю и относится “Номах”. Получается со скрытым прикладным смыслом книга. И вот – сумела дойти до короткого списка на премию в том обществе, которое анархию считает самой большой бедой.

5 апреля 2018 г.